- На кого?

- А на тех, кого режешь. Иной душу тебе выворотит (паф-паф!): отпусти, дай помереть. Нет, думаю, голубчик, помирать тебе рано!

Михаил Сидорович щёлкнул крышкой старинных тяжёлых часов.

- Через час начнут, малютка. Какая прелесть, посмотри! Вся земля, словно в розовом пуху, - он собрал в горсть опавшие лепестки, поднёс к лицу, погрузил нос в пряно пахнущую массу - Боже мой, какой аромат, какая прелесть! Ну, прощай, малютка!

А Наташа осталась сидеть на пне и ждать того часа. И он пришёл, и земля под нею затрепетала от обвала чудовищной силы, и Наташа закрыла ладонями лицо, чтобы не видеть, как разверзнутся бездны и расколется над ней хрустальный свод небес...

* * *

... Их доставляли на носилках и на руках; некоторые приходили сами; их было много - окровавленных, с побелевшими лицами и остановившимися взглядами, вопящих от боли и молчащих в забытьи, храбрящихся и жалобно плачущих, как плачут только мужчины.

Наташа стояла у операционного стола, пилила и резала человеческое живое, трепещущее тело, и инструменты казались неотъемлемой частью её руки, они как бы срослись с нею. Она не чувствовала ни страха, ни слабости при виде окровавленных конечностей и сломанных костей; не слышала душераздирающих криков несчастных, на которых не действовали усмиряющие боль средства... Наташа вызвала из прошлого тоску тех минут, когда она узнала о смерти Андрея и когда потом прижимала к груди крошечное тело сына, холодное, безнадёжно холодное. Она представляла себе Андрея таким же, как этот изувеченный, лежащий перед нею человек, кому она в эту минуту возвращала жизнь. И мертвящая тоска снова ледяной коркой покрыла все её чувства, и лишь одним желанием жила и держалась в эти часы Наташа: спасти их, лежащих перед нею, сохранить им жизнь, во что бы то ни стало сохранить, потому что она знала, как это невыносимо ужасно, когда уходит из мира любимая жизнь, потому что она хотела, чтобы прошла мимо их любимых горькая чаша, из которой ей довелось испить...

Уже пятые сутки продолжался штурм высот, и пятые сутки работала Наташа пилой и ножом. Славившийся железной выдержкой врач Носков к концу пятых суток в изнеможении упал около стола; валились с ног - моментально, точно сбитые страшным ударом - другие врачи, а эта маленькая женщина, недомерок с худеньким лицом, с широко открытыми глазами, работала верно и точно и уже потеряла счёт жизням, спасённым ею.

На шестые сутки прямым попаданием бомбы разнесло в щепы электрическую станцию, питавшую светом госпиталь: вечер и ночь Наташа и её товарищи работали при фонарях и свечах. Потом станцию восстановили, но утром прилетели вражеские самолёты, разбили всё вокруг госпиталя, одна бомба взорвалась рядом с операционным отделением, и осколками убило двух сестёр и раненого, оперируемого в ту минуту Наташей. То был первый человек, которого унесли мёртвым с её стола. Тут она так расплакалась, что двое санитарок битый час тщетно утешали её. Лишь оставшись одна среди яблонь, Наташа успокоилась и вернулась в операционную.

Наташа стояла у стола в ожидании очередного раненого, когда кто-то вошёл и сказал:

- Наши прорвались по всему фронту!

- Это правда? - спросила Наташа.

- Сейчас приехали с переднего края.

И Наташа упала: силы внезапно оставили её. Когда Наташу разбудили, ей показалось, что она спала не больше часа.

- Я хочу спать! - сказала она, натягивая на себя шинель. - Уйди, Анна!

- Наташенька, родимая, я тебя прошу, проснись! - умоляла дежурная сестра.

- Я хочу спать! - твердила Наташа. - Уйди!

- Ну, милая, ну, маленькая, ну, ради бога! Павлов так спит, что никак, ну, никак я не могла стащить его с койки. Наташенька!

- Я спать хочу! - глухо сказала Наташа.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.