— Что бы вы хотели пожелать себе в новом году?
— Завершить начатые работы. У меня много сейчас заделов. И хотелось бы завершить их так, как мечталось: на одном дыхании, а не как получится... И еще нормальных условий для творчества. Минимальных хотя бы. И если бы встретил Деда Мороза, я бы попросил у него свой угол. Как новогодний подарок.
— Существуют ли в вашей жизни самые счастливые, самые незабываемые и самые тягостные дни?
— Наверное, да. Только не берусь четко их определить и на этом успокоиться. Я еще надеюсь на многое. На то, что впереди. Пока не подвожу итоги.
А счастливые дни в жизни бывают: дочка, например, недавно родилась... Вообще с некоторых пор стал понимать, что жизнь гораздо сильнее, и богаче, и важнее искусства. Раньше, если бы знал, что такое скажу, очень бы удивился, потому что категорически считал: на первом месте театр. Неправильно считал... Самое важное — не какой ты артист, а какой ты человек.
— Что вам нравится в людях и что отталкивает?
— Привлекает прежде всего доброта. Ничего ценнее ее нет. Доброта не богатого к бедному; доброта необъяснимая, немотивированная, истинная. Чувство... Не целесообразность — вот, мол, у меня больше, поэтому я делюсь с тем, у кого нет. Меня всегда привлекает в людях талант, привлекает ум, но ничего ценнее доброты не может быть. И не должно быть. Кто думает, что злой, нехороший, но талантливый ценнее, чем просто добрый, тот сам не человек. Это же совершенно ясно! По-другому считать нельзя, не по-божески это...
Не нравятся мне, во-первых, угодничество и цинизм. Мы живем в такой рабской стране! Это мой дом, я его люблю и ни на какой другой не променяю, но это рабская страна. Страшно, когда в людях много рабства и мало достоинства. Кажется, Булгаков считал, что страх, трусость — самое ужасное в человеке. Рабство порождает хамство, упоение властью — любой, самой мизерной. Рабы, рабы... С болью вижу это везде: в себе это замечаю, в других, я в огромном количестве видел это на Съезде народных депутатов, на сессии Верховного Совета... Как пример противоположного рода меня поражает академик Сахаров. Удивительно — рождает же таких людей земля!
Мне часто приходится бывать за границей, и, возвращаясь, я как-то очень быстро перестраиваюсь на нашу привычную линию поведения. Я не сравниваю, нет. Для себя уже давно определил, что здесь моя Родина, моя любимая работа. Во мне глубоко сидит патриотизм. Я только не люблю, когда делают вид, что самая лучшая страна — наша. Поймите, мне не надо, чтобы про мою мать говорили, что она самая красивая и умная женщина. Она не самая красивая и умная, но я ее люблю больше всех на свете, потому что она меня родила, и она меня любит больше всех на свете. Так же и о стране. Это мои традиции, моя культура. Я ее люблю за это, а не за то, что она «самая лучшая»... Она далеко не самая лучшая. То, что мне в ней не все нравится — большая моя боль.
— У вас есть мечта?
— Есть. Но, знаете, я не буду про это говорить. Не хочу быть книжкой, которая висит на веревочке, и каждый ее может листать.
— Извините. Тогда вопрос такой: что бы вы хотели пожелать своему зрителю в канун Нового года?
— Наверное, того, чего желаю и себе: умения быть счастливым... Кто-то очень умный сказал: «Счастье — это не станция назначения, а способ путешествия». Счастье — в нас самих. Умение быть счастливым — это замечательно. Формулу счастья и составляет, по-моему, умение ежечасно, ежесекундно радоваться самому простому, умение видеть смысл жизни в самой жизни... Это очень трудно сохранить с возрастом. Но необходимо. Этого я желаю и зрителю, и себе.
Замечательно также, когда у людей в любом возрасте остаются вопросы к миру. Обычно к зрелости человек уже хочет, чтобы мир его о чем-то спросил... Люди, у которых есть вопросы к миру, приходят в театр по необходимости, а те, кто эти вопросы растерял, — из соображений престижа или еще чего-нибудь. Смотришь иногда: ну такое у человека лицо, как будто его бог поставил начальником! Ну нет у него вопросов к миру! Я очень не хочу стать таким. Никогда. Мой отец не был таким. Он был наивным, прелестным зрителем, наивным человеком, сомневающимся в себе. На вершине славы был предельно скромен, так любил удивляться, не мог без этого, страдал, придумывал себе удивление... И у него была масса вопросов к миру. Это важно и этого я тоже желаю всем.
— Александр Сергеевич, три года назад вы приехали из Франции, где несколько лет прожили со своей супругой-француженкой. Вернулись без жены?
— Да, «она уже в Париже, мы снова говорим на разных языках»: не хочет жить в России, а я не хочу во Франции.
— Расскажите еще что-нибудь, более веселое. Помню, когда вы уезжали, оставаться насовсем не собирались и, естественно, подданства не меняли, из Союза композиторов и Союза кинематографистов не выходили, но, тем не менее, вас чуть было не исключили из Союза композиторов. Может, взносы не платили?
— Взносы платил исправно. Просто московская организация Союза заклеймила меня позором за мое неучастие в общественной работе и постановила: исключить! Благо в Союзе композиторов СССР не поддержали московских музыкальных бюрократов.
— Интересно, а какую общественную работу выполняют музыкальные бюрократы?
— Не знаю. Наверное, собрания профсоюзные проводят, лекции о вреде пьянства читают, в командировки за границу ездят опытом меняться — мало ли чем полезным можно заниматься вместо сочинения музыки.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.