Ровная дорога

— Эй, забирай свою полуторку из-под голубеньких!..

— Ну, мне пора, — говорил я Антонине и торопливо прощался. И все-таки, когда я бывал на аэродроме, то обязательно заходил к ней.

Но вскоре она перестала вешать дощечку «Перерыв»: видно, решила, что не стоит тратить на меня время.

Стоит важная, пухлая, в белом халате и смотрит на меня своими выпуклыми глазами, словно хочет сказать: «А ведь не выйдет из тебя, Шурка, мужа». Как-то ко мне за столик подсел механик Шелестов. И Антонина спросила его:

— Петя, ты уважаешь пиво со сметаной?

И мне вдруг стало до того скучно, что даже зубы заныли. Я решил больше не заходить к Антонине.

...В тот день с аэродрома со мной ехал наш совхозный агроном Михаил Громов. Маленький, лысый, в кирзовых сапогах, пиджак большой, не по размеру, а очки красивые, в роговой оправе.

На аэродроме у него всегда были дела. Он говорил: «Авиация — мой друг». Когда опыляли посевы, то он непременно просился в самолет: боялся, что могут сделать что-нибудь не так. И летчики добродушно посмеивались над ним: ну что тут контролировать: полетали над полем, посыпали порошком — и все.

Но у Михаила Матвеевича был, так сказать, свой стиль работы. Он выращивал помидоры не как все люди. Он ставил их на тычки, как виноград. Обхохочешься! Чтобы помидоры на тычки! Но, правда, урожаи были что надо. Наш совхоз самый первый отправлял помидоры «о все концы страны.

Михаил Матвеевич был у нас в совхозе самый деятельный человек, хотя говорил он мало и с виду казался даже равнодушным. Как-то наш директор назвал его человеком бесценным. С тех пор мы его по имени-отчеству перестали называть. Все друг у друга спрашивали: «Не видел Бесценного?», «Где Бесценный?».

А люди чужие думали, что такая у него фамилия, и называли его товарищ Бесценный.

И вот сейчас он сидел со мной в кабине и молчал. И мне даже казалось, что он начнет дремать. Он все время жался к дверце, словно собирался еще кого-то посадить между нами. И вдруг говорит:

— Жалко мне тебя, Шурка.

Я так обалдел, что и слова не смог вымолвить. Только весь насторожился.

— Как ты живешь, Шурка?

— Обыкновенно, — отвечаю.

— Ты живешь в два раза хуже, чем обыкновенно. ..

— Чем же хуже?

— Смотрю я, как ты помидоры привозишь на аэродром, потом с Антониной лясы точишь, а вечерами прохаживаешься по совхозу в новой рубашке. И вид у тебя такой, точно ты хочешь спросить каждого: «Да что ж мне делать, товарищи, да куда мне себя деть, милые?».

Я засмеялся. Оказывается, он за мной наблюдает. А я его вечером никогда на улицах и не примечал.