В школу

К тому времени война пришла на Смоленщину. Уже собирались эвакуировать колхозное стадо. «Эвакуировать» — было новое и трудное слово, которое никому не удавалось выговорить, «вкуировать» — говорили со вздохом. И все-таки первый школьный день клушинцы обставляли торжественно. Какое бы ни свирепствовало лихо, этот день должен остаться в памяти новобранцев учебы добром и светом. Школу украсили зелеными ветками и написанными мелом лозунгами, ребят докрасна намыли в баньках, одели во все новое.

Анна Тимофеевна с особой охотой вспоминает, как снаряжала Юру в школу. Она напекла ему толстых ржаных блинов, смазала их маслом и, завернув в газету, уложила вместе с тетрадками и учебниками в самодельный, обтянутый козелком ранец. Дом Гагариных находился далеко от школы, в другом конце длиннющей, с заворотом деревенской улицы, и Юре даже на большой перемене не поспеть с домашним обедом. Вымытый, наутюженный, с расчесанной волосок к волоску головой, Юра то и дело спрашивал мать:

— Ты все положила?

— Все, все, сынок. Надевай-ка свою амуницию. От волнения он никак не мог попасть в лямки ранца. Анна Тимофеевна взяла сынову руку, такую тоненькую, хрупкую, что у нее сердце захолонуло от испуганной любви и жалости, и просунула в ременную петлю.

Юра нахлобучил фуражку и решительно шагнул за дверь.

— Не балуйся, сынок, слушайся учителей, — сказала она вдогонку.

Анна Тимофеевна вышла на улицу. Школу отсюда не видать, скрыта за церковью и погостом. На стенах церкви, кладбищенской ограде и крыльце соседствующего с храмом сельсовета наклеены плакаты войны. Анна Тимофеевна помнила их наизусть: «Смерть немецким оккупантам!», «Родина-мать зовет», «Будь героем!», «Ни шагу назад!». По другую руку, за околицей, с десяток деревенских жителей призывного возраста под командой инвалидного ветерана занимались шагистикой и разучиванием ружейных приемов. Боевого оружия в наличии не имелось, кроме учебной винтовки, и ратники обходились гладко обструганными палками.

Прихрамывая, подошел Алексей Иванович. Его костистое лицо притемнилось.

— Не берут, чтоб им повылазило! — сказал в сердцах. — Как сруб сгонять, так Гагарин, а как Отечество защищать — пошел вон!

— Будет тебе, Алеша, — печально сказала Анна Тимофеевна, — не минует тебя эта война.

— И то правда! — вздохнул Гагарин. — Люди сказывают, он к самой Вязьме вышел.

— Неужто на него управы нету?

— Будет управа в свой час.

— Когда ж он настанет, этот час?

— Когда народ терпеть утомится...

Незадолго перед окончанием занятий Анна Тимофеевна, гонимая тем же чувством тревоги и печали, пошла к школе. Думала встретить сына по пути, но первый учебный день что-то затянулся. Она оказалась у широких, низких школьных окон, когда конопатая девочка из соседней деревни, заикаясь и проглатывая слова, читала стихотворение про Бармалея.

Потом вышел толстый, молочный мальчик, эдакий мужичок с ноготок. У стола учительницы он аккуратно одернул свой серый пиджачок, откашлялся и сказал, что любимого стихотворения у него нету.

— Ну, так прочти, какое хочешь, — улыбнулась учительница Ксения Герасимовна, — пусть и нелюбимое.

Толстый мальчик снова одернул пиджачок, прочистил горло и сказал, что нелюбимого стихотворения он тоже прочесть не может: на кой ему было запоминать нелюбимые стихи?

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• 8
• 9
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.