Несколько лет назад, просматривая апрельскую «Правду» со списком новых лауреатов Ленинской премии, я занес в записную книжку фамилию Благодарев. Или созвучием своим она мне понравилась, или профессия — токарь-карусельщик — заинтересовала...

И вот я в Свердловске, на турбомоторном заводе. Стою в цехе рядом с человеком крепкого сложения, коренастым, лет сорока. В облике его какая-то внутренняя собранность, динамичность.

Станок Благодарева возвышается над всем цехом. Чугунная карусель — размером с ту, что катает детишек в парке, — крутит внушительного вида деталь турбины. А Григорий Иванович стоит у подвесного пульта управления, как бог, и чутким ухом станочника слушает, как «идет резец». Поглядывает, как отсчитывают приборы «подачу».

Так со стороны выглядит эта работа, когда станочник «ловит микроны». Неуклюжую многотонную махину, отлитую литейщиком, надо обработать резцом с точностью до сотых долей миллиметра.

Слесарь, например, проведет ладонью по поверхности, знает: вот тут надо напильничком пройти. А чтобы представить себе станочника, надо прежде всего учесть: вся жизнь его около станка... Благодарев знает станок, как жокей свою лошадь. Ухаживает за ним, бережет, не дает «страдать». Станок — его кормилец, и Григорий Иванович относится к нему с величайшим уважением. Когда дают задание, он всегда спокойно отвечает: «Если станок не заболел, сделаем...» Он у него как бы одушевленный член бригады.

Григорий Иванович Благодарев относится к тому поколению, которое начинало свою самостоятельную жизнь в самое тревожное и трудное для страны время — в годы войны. Что переживали в ту пору мальчишки пятнадцати лет, полудети, которых время сделало до срока взрослыми? Чем жил Гришка Благодарев? Рвался на фронт и завидовал брату, который ушел с бойцами. И как он был, по его мальчишескому мнению, обижен, когда получил повестку не на фронт, а в тыл и отправился в Свердловск на завод.

Из тех военных лет Григорий Иванович испытал все, что пришлось на долю людей, работавших для фронта. Жил в бараке, спал на двухэтажной койке, получал паек. Двенадцать часов продолжалась смена. Пришлось ему работать и на паровозе, и сверловке научиться, и токарный станок освоить, и «карусель». Все в общем-то прошло через его руки — руки мальчишки. И очень скоро они стали руками взрослого рабочего. Люди в горе мужают быстро. В эти трудные годы — и лично для него и для всего народа — пришло к Благодареву острое чувство ответственности за себя, за тех, кто рядом, за судьбу Родины. Оно стало для него каким-то личным чувством, воспринятым душою, а не приставшим со стороны. И завод и дело, которое он делал, были ему, пожалуй, так же близки, как и дочурка, которую девятнадцатилетним уже держал на руках. И хотя, рассказывая мне о своей жизни, как женился, как стал отцом, Григорий Иванович говорил: «Это к делу уже, конечно, не относится», — я видел: в жизни этого человека трудно отделить личное от общих забот. И, наверное, первым уроком, который дал ему завод, было неожиданное падение «Мишки-короля» с трона.

Это был отменный станочник, много секретов знал, но, как выразился Григорий Иванович, «куркуль, каких свет мало видел». Однажды надо было ставить на его «карусель» какой-то цилиндр. И опять — к «королю» домой с поклоном. А тот из самовара чай пьет. «Полторы тыщи, — говорит, — дадите? Пойду...» И много раз, бывало, кланялись ему в ноги, платили, сколько запросит, — острая нужда заставляла. Но тут приметили в цехе смышленого подростка. «Сделаешь за двадцать дней, — сказали ему, — вот тебе 750 рублей!»

— Я этот цилиндр, — улыбнувшись воспоминаниям, сказал Благодарев, — сделал за девять смен...

Радостно было в тот девятый день у Гриши на душе. И не столько оттого, что заработал деньги для своей неоперенной, молодой семьи, сколько от сознания своих возможностей, от ощущения своей пользы, реального вклада в общее дело. «Мишка-король», теперь развенчанный, смотрел сычом, но даже его мрачный вид не мог убавить чувства удовлетворения в груди паренька.

С тех пор много воды утекло. Шли годы. Григорий Иванович осваивал новые станки, выполнял сложнейшие заказы. Стал коммунистом. Принимали его на собрании как раз в тот день, когда мир облетела весть: Юрий Гагарин в космосе! — и день этот стал для Благодарева опять как бы сросшимся из двух больших волнений — за себя: «Что скажут рабочие на собрании?» — и за другого человека: «Как хорошо, что все обошлось...»

Я заметил в Благодареве это свойство нераздельности «своего» и «чужого», эту причастность к миру за пределами собственных интересов. Проявляется это свойство в нем как-то очень естественно, ненавязчиво... Вот, например, рассказывает о своем станке: «Он побольше полмиллиона стоит. Весь на кнопках». Для человека, у которого голова на плечах, работа станочника, считает Григорий Иванович, самая подходящая. И опять Благодарев судит уже о судьбе других людей, новичков на заводе. «Пацанята, — говорит он, — иной раз проходят мимо, рассуждают пренебрежительно: «Что я тут буду голову ломать? Я на конвейере три гайки закручу, свои сто пятьдесят обеспечу».

Григорию Ивановичу больно: «Не понимает такой мальчишка, что у станочника работа умная».

В его представлении это высшая оценка профессии.

«Станочнику, к примеру, карусельщику, надо все время размышлять... Как деталь на планшайбе установить, как ее зажать, как труд свой организовать, сколько времени на что потратить. Как говорил один старый карусельщик: «Соображать надо!» В инструментальном цехе затачивают резцы известно как — стандартно. А мне, допустим, надо, чтобы стружечка вилась, а не ломалась. Или, наоборот, ломалась, а не ползла, как солома... Сто пятьдесят, конечно, можно заработать и без моей «электроники». Но только надо учесть, что у нас, у станочников, всякий раз что-то новое...»

И с некоторым лукавством глядя на меня, Благодарев сказал: «Как там, у Маяковского? Книга книгой, а мозгом двигай!»

Вот живет, думал я, человек, занятый большим делом. Все детали теплофикационных турбин — и «Т-100», за которую присуждена Ленинская премия, и «Т-250», могучей сестры ее, — она сейчас стоит на испытательном стенде — все прошло через его золотые руки.

В пятидесятые годы в турбостроении еще не стоял вопрос о машине в сто тысяч киловатт, а начало шестидесятых ознаменовалось бурным ростом мощностей — это давало колоссальную экономию народному хозяйству, сокращало расходы топлива, трудовые затраты. Группа работников завода во главе с Дмитрием Петровичем Бузиным, дважды лауреатом Государственной премии и лауреатом Ленинской премии, начала работу над уникальной турбиной. Теперь позади годы труда. Освоено серийное производство этих машин. «Сотки», как их называют, дают энергию и тепло Москве, Ленинграду, Новосибирску, Челябинску, Минску и другим городам. Именно эта машина во всей турбинной промышленности первой получила Знак качества. Она сделана была настолько «уверенно», как выразился заместитель главного технолога завода Игорь Иванович Лобанов, что держит Знак качества до сих пор.

Мне говорили, что, конечно, непостижимо создать такую машину «кучке людей». Что в ней — труд коллектива. Но роль Благодарева тем не менее просматривалась отчетливо.

В чем она — роль рабочего человека?

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.