Рай без памяти

— Пропуска,— сказал полицейский.

Я взглянул в лицо говорившего — сытое, лоснящееся лицо здоровенного тридцатилетнего парня, не лицо, а «будка», как у нас говорят в народе. Взмокшая от пота прядь волос пробивалась на лоб из-под фуражки, серой, расшитой золотым галуном типа французского кепи с длинным прямоугольным козырьком. Золотые нашивки на рукаве, золотые пуговицы куртки и золотой лампас на бриджах дополняли угрожающую золотоносность всадника: в ней был вызов простым, безгалунным смертным.

— Быстрее! — крикнул он, пока мы извлекали из карманов куски желтого картона с нашими переиначенными именами.

Только Мартин сохранил свое имя полностью. Я превратился в Жоржа Ано, Дьячук — в Толя Толли, а у Зернова просто отрезали непривычное для здешних ушей окончание. Борис Зерн, по разумению Стила, звучало удачнее.

— Все из французского сектора? — спросил полицейский, бегло просмотрев пропусна.

— Все,— сказал Джемс.

— Открыть мешки.

Мы широко открыли рюкзаки. Полицейские, не слезая с коней, заглянули внутрь.

— Сколько шкурок?

— Пять.

— Есть лицензия?

Джемс протянул и лицензию. олицейский подозрительно оглядел всех нас и чуть-чуть наехал на меня, стоявшего ближе. Я отступил на шаг.

— Вы что, немые? Почему молчишь?

— Вас трое, а говорит один,— сказал я. Полицейский усмехнулся, но не зло, а просто с сознанием собственного превосходства.

— Прыткий,— процедил он сквозь зубы.— Когда-нибудь коготки-то и обстрижем. Ну да ладно,— прибавил он, не задираясь,— отдыхайте пока. Омнибус пройдет через час. Не пропустите, а то придется добираться пешком.

Он хохотнул и повернул коня. За ним затрусили и его спутники. Вскоре все исчезли за зигзагом дороги.

— С ума сошел! — взъярился Толька.— Зачем было спорить? Всех подвести мог.

— А я не согласен,— тихо, но решительно вмешался Джемс— Конечно, с «быками» зря связываться не стоит, но Сопротивление — это не только сдержанность. Нет, не только!— с вызовом повторил он.

Как Зернов умел успокаивать эти юношеские «страсти-мордасти», по себе знаю.

— Мы младенцы в вашем Сопротивлении, мой мальчик,— сказал он — Ползунки. Нам надо еще научиться ходить,