Радист не отвечает берегу

- Смотри не раздави!

Я осталась в опустевшем катере. Мне нужно было к капитану, но среди одесситок была сероглазая женщина в красном вязаном шарфике - жена капитана. Завтра хлынет на танкер береговое начальство: диспетчеры, наставники. Пусть хоть этот вечер будет ее.

Танкер радостно светился на рейде. Море было в огнях, а горы прятались в ночи. И горы и бухта были как за тысячи миль - тогда на Чукотке, в бухте Провидения, где я впервые услыхала о капитане «Полетаева».

Я хотела написать о капитане «Кузбасса» Игоре Васильевиче Башмакове. Бесстрашный «кэп», которому море спускает с рук все, что никогда не пройдет у других. Море заодно с бывалыми капитанами. А может, они заодно с морем.

Я хотела написать о том, как мучительно ждет их Чукотка - в слепые туманы и бешеные шторма; как свернуло им руль льдами у мыса Биллингса и как они вырвались у черта из лап, так что их упорство увековечили где-то в морском руководстве. И как Башмаков подходил к самым чукотским поселкам и как ускользал от берега в прилив по неуловимым извилинам дна. И где-нибудь ввернуть про шкодливую обезьянку Читу родом из Сингапура или Бомбея или про чистенький Роттердам, что запомнился своим спокойствием беспокойному капитану.

И ничего не получалось, потому что капитаны - это особый народ. И надо, наверное, самому быть капитаном, чтобы писать о них. Одиночество, ощущение всего мира, море, ответственность человека, от которого зависит исход смертельной борьбы с океаном, и еще миллион других вещей создают этих циничных романтиков со всевидевшими и всепонимающими глазами. И как они держатся друг за друга, как помнят имена своих бывалых коллег! Мне хотелось узнать подробности о рейсе «Кузбасса» на Чукотку, а Башмаков рассказывал о капитане «Полетаева» Стан-кове, с которым плавал когда-то на танкере «Сахалин». Рассказанная им история поразила меня. Иначе и не качаться б мне этой простудной ночью в Новороссийской бухте, не ожидать, нетерпеливо и настырно, встречи с незнакомым мне капитаном.

В Батуми лил холодный дождь. Все было черное: и порт, и город, и рейд. Дождь и глубокие лужи. Станков едва выбрался с рейда: все забито битном. Катер мыкался от борта к борту. Одессу сдали, Севастополь в осаде, Туапсе истерзан бомбежками. Флот сбился в Батуми и Поти. Танкеры неуклюже ворочались среди эсминцев и торпедных катеров.

- Жив? - хрипло спросил зеленый от бессонницы подполковник.

- Ну вот, видишь, опять уцелел. Значит, счастливый.

Федор Яковлевич кивнул.

- Отец твой, говоришь, дьяконом был? Ох, и намучил ты нас своим происхождением! А что мне делать? Кого я должен посылать, кого? А ты как-никак был военным...

Он отхлебнул холодного чая и посмотрел на Станкова:

- Что на рейде творится, видал? Адмирал жалуется - таннеры им поперек горла. Сегодня опять был налет. Толчея, безобразие. Уходить надо.

«Куда уходить? - подумал Станков. - Что он говорит?»

Перепонки еще ныли от разрывов. Ох, и бомбили их в эту ночь!

- Э, да ты устал. Ну, иди, завтра тебе все скажут.

Станкова перевели старпомом на «Сахалин», тяжелый по тем временам танкер. Готовилось что-то серьезное.

В конце ноября сорок второго года из Батуми вышел затемненный караван: ледокол «Микоян» и танкеры «Сахалин», «Туапсе», «Ованесов». Их сопровождал военный конвой под флагом контрадмирала Владимирского.

- Притем Посфор, все узнаешь, - сказал Станнову капитан Придо Адович Померанц, эстонец по национальности. - А пока мы итем протавать туркам нефть.

В Босфоре продали содержимое танков и письменно заверили турецкие власти, что возвращаются в Черное море. Вокруг шнырял консульский катер под немецким флагом. Толпились любопытствующие рыбаки - небось, тоже на четверть немецкие шпионы. По требованию турок танкеры сдали все оружие, до последнего пистолета. И уж совсем стало не по себе, когда, прикрываясь сумерками, ушел на восток конвой.