Что же случилось? Мы переглядывались в недоумении. Было слышно, как Николай рвал на клочки какую - то бумажку.

Потом дверь отворилась, и Алла вышла к нам.

- Ну, как? - обступили мы ее.

- Оставили лаборанткой на кафедре.

- Что? - Все невольно отшатнулись от Аллы.

- Я так и знала, что вы подумаете плохо. Но я иначе не могу: у меня признали опасную болезнь сердца. Вот справка...

Алле не дали договорить. Казалось, все сорвалось со своих привычных мест: мы обвиняли ее в трусости, упрекали в измене. Только Николай стоял молча и смотрел на девушку потерянными глазами. Кажется, он все хотел поймать взгляд Аллы, узнать, что в нем. Но ее глаза уходили...

- Понятно, - качнул головой Саша Великовский. - Болезнь сердца - штука действительно опасная. Ну что ж, бегите обрадуйте скорее мамочку. - Он подошел к Алле вплотную и вдруг тихо, но внятно сказал: - Хитрый, хищный зверек... Как мы раньше не разглядели тебя!...

Минуту они молча смотрели друг на друга. Нам был хорошо знаком беспощадный, холодный взгляд Саши, его суровый прищур. Так глядел Саша, когда выступал на комсомольских собраниях, где разбирали прогульщиков и лодырей, когда видел перед собой труса, обнаруживал подлость. И Алла не выдержала этого взгляда.

- Ну, пожалуйста... - сказала она растерянно и направилась к выходу.

Коля рванулся за ней, но тут же остановился, постоял в нерешительности минуту и медленно пошел следом по коридору.

- Вернись, Коля! - позвал кто-то.

Николай не ответил, уходил. Когда он скрылся за дверью, все разом снова заговорили. Саша считал, что дело надо немедленно передать в комитет комсомола, что комиссия должна отменить назначение Аллы. Девочки требовали провести сейчас же собрание группы. Мы готовы были идти на кафедру, в деканат, к директору. Но тут вернулся Коля. Увидев наши взволнованные лица, попытался улыбнуться. Потом, сразу поняв, о чем мы думаем, сказал тихо:

- Ничего не надо делать...

- Что ты говоришь! - вспылила Валя Головина. - Это же предательство!...

Николай посмотрел на меня долго, в упор.

- Ничего не надо делать, - повторил он тверже, что - то окончательно решив. - Я прошу вас... Так нужно.

И мы отступились, махнув на всю эту историю рукой. Время было горячее: выпускники собирались в дорогу. Мы гурьбой ходили «в последний раз» по институтским коридорам, заглядывали в кабинеты, аудитории, прощались с преподавателями и профессорами. Пели песни, спорили. Какие это были чудесные дни, сколько дум передумано в те вечера, в короткие летние ночи! В один из таких вечеров я зашел в комнату, где жил Николай. Он сидел один, опустив локти на колени, и перебирал книги, тетради, готовясь, видимо, тоже к отъезду. Увидев меня, он не выразил ни радости, ни удивления, и разговор не клеился. Пробовал было я успокоить его: стоит ли, дескать, переживать из-за такой, но слова застревали в горле. Я хорошо понимал: у человека была первая любовь, и эту любовь отравили. Не знаю почему, но в ту минуту мне вдруг захотелось спросить Аллу открыто, прямо: зачем, ради чего она это сделала? Кто позволил ей топтать любовь? Красота? Да ведь красоты-то как раз у нее и нет совсем! Совсем нет, Алла, слышишь?.. Потому что красота - это не только золотые кудри и голубые глаза, но и душа - открытая, честная... В твоей душе, Алла, живет холодный расчет! И твое пристрастие к музыке и восторженные разговоры об искусстве, которыми мы по простоте своей восхищались, не более, как ширма, павлиньи перья, в которые ты рядишься, чтобы казаться интереснее. Приманка для простодушных... Слышишь...

На другой день, обменявшись адресами, мы с Николаем распрощались. Где он теперь, как живет, успокоился ли? Не знаю. Два месяца прошло. Жду письма.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.