Пять вечеров с учителем

(Я перебил его, предложив все-таки сформулировать свои жизненные принципы так, как если бы спросили его об этом на уроне ученики. Он улыбнулся.)

— Был у индейцев прекрасный обычай: не задавать вопросов, слушать и после всего высказанного некоторое время еще молчать. Может быть, человек что-нибудь добавит к сказанному... Вы говорите о правилах — я, очевидно, смогу изложить их сжато, но из педагогических соображений не делаю этого на уроках. Правила останутся на бумаге, если их вызубрить, как катехизис. Усвоить труднее... Давайте несколько перестроим вопрос: какие из вошедших в мою плоть правил я бы хотел видеть усвоенными моими учениками?

Не надо чувствовать себя обиженным ребенком, а общество принимать за скопище нянь. Не стоит принимать свое нахальство за силу своего ума и личное обаяние. Также не следует с азартом открывать америки и изобретать деревянные велосипеды.

Надо идти к людям, протягивая открытую ладонь. Но нужно при необходимости и суметь ее сжать в кулак.

Остерегайся носящих истину в кармане. Таких, которые не говорят: а может быть, я ошибаюсь?

Настоящий человек видит вещи такими, каковы они есть. И не приходит от них ни в уныние, ни в телячий восторг.

Печальный факт — это только факт. Гораздо страшней испуганное им воображение.

Ждать счастья — надеяться, что лодку к берегу волной прибьет. Греби, сукин сын!

(И мы заговорили о цельной человеческой натуре. Я заикнулся о полноценности, спросил, много ли среди его учеников таких, которые хотя бы отчасти отвечали его человеческому идеалу. Он задумался, но, как мне показалось, совсем не потому, что вспоминал примерный случай или подходящую кандидатуру. Он понял тан, что я хочу увидеть и прочувствовать образ его героя, с которым он ежевечерне сталкивается в классе, о котором постоянно думает и ради которого, в сущности, живет.)

— Неполноценность — полноценность... Что такое полноценность? Правда, смелость чувства. Я видел мальчика с полупарализованной ногой: это было на вечеринке в школе. Подвыпив, он пытался танцевать с девушкой. Неловко было смотреть. Я бы ни за что не танцевал. Но прав он, а не я. Он выше, правдивее, смелее меня. К слову сказать, девушка вела себя отлично. Да и все остальные...

И еще. Недавно перечитал Дос Пассоса «42-я параллель». Там у него какое-то трюкачество, но есть и просто рассказы о судьбах молодых американцев. Они слоняются по стране, пьют, возятся с девушками, копят деньги. Впечатление страшной заброшенности, одиночества производят судьбы этой молодежи.

А вечером я шел вдоль железнодорожного пути после уроков с тремя белорусскими мальчишками из ПТУ. Эти ничем не замечательные парни приехали издалека, из глухих, в сущности, мест; но кто-то уже решил их судьбу. Кто-то призвал их в училище, кто-то пристроил их на заводы, дал общежитие, учителей, воспитателей, подал мысль идти сдавать экзамены в техникум, нанял вашего покорного слугу, чтобы готовить их по русскому языку, платя по два рубля в час...

Кто же этот благодетель? Вы его, пожалуй, так просто не найдете. И благодарить за это персонально вроде бы некого. Это не «частная инициатива». Это в порядке вещей. Даже иначе просто и не могло быть.

Разумеется, у них нет фрачных пар и машин: они одеты в гимнастерки. Платят им пока мало. Но они — люди. В зародыше, потенции это честные и дельные работники...

Я спросил их, счастливы ли они. «Как можно быть несчастливым, — ответил мне один, — если ты здоровый и сильный?.. Разве есть какие-нибудь несчастья, кроме болезни, бессилия, войны и голода!»

Это была не просто мальчишеская словесная фигура. В восклицании молодого рабочего паренька чувствовалась уверенность в сущностных силах его народа; там был оптимизм — но не надуманный, подкрепляемый всем ходом нашей жизни, радостью жизни. Я понял: многого стоит такой подарок человечеству, как весна... Можно чем-то заниматься. Писать, стирать белье, удить рыбу, целоваться. Думать. Есть вкусные вещи. Мыться под душем. Острить. Любоваться городом. «И всегда остается главное: бороться за то, чтобы каждый человек на земле жил и чувствовал так же, как и ты.

Что такое полноценность? — Подытожим для себя. — Правда, смелость чувств; деятельность, движение, работа; ненависть ко лжи и насилию; борьба за счастье того, кто несчастлив и угнетен, — вот радость жизни... Все эти качества присущи моим ребятам. Они люди, в них просвечивает мой человеческий идеал.

(И тогда мне припомнился один из уроков литературы, на который я был приглашен Владимиром Емельяновичем. Этот урок был, пожалуй, даже не уроком в обычном нашем представлении, а серьезным диспутом, где почти каждый брал слово и высказывался отточенно и метко. После звонка страсти громогласно вылились в коридор, на улицу. Внепланово обсуждался «Поединок» Куприна. Много толков вызвал образ Ромашова. Меня поразила зрелость мысли рабочих ребят. Их умение вскрывать литературную ткань. Видеть за фактом явление, за героем — реально существующий человеческий тип. Ромашова они единодушно приговорили к отрицанию. «Почему?» — спросил я у учителя. Он суммировал точку зрения ребят, обнажив и свой выношенный взгляд на реальные человеческие ценности.)

— Болезнь воли, назойливое копание в своих чувствах, обидчивость, лишенная мужественного гнева, любовь как обожествление и подчинение женщине — все это настолько чуждо нам, что воспринимается только как историко-литературный факт, не более.

Приходилось и мне играть незавидную роль. Я со стыдом вспоминаю некоторые эпизоды своей службы, но то было по чистейшему незнанию и неумению различать, что почем. И приговаривая себя часто к презрению, я круто менял свое поведение, делая это, как только замечал ошибку. И если некому было научить, учился сам.