Международный экспресс, начиненный иностранными консультантами, консулами и просто зеваками, разматывающими жизнь на километры беззаботных блужданий по свету, вперемежку с вечно озабоченными советскими деловыми людьми, едущими за границу, возвращающимися из - за границы.

Экспорт, импорт, валюта, оборудование, заказы - разрывают в клочки тихую сонь ошалелого от скуки полустанка № 195.

Экспресс останавливается на пять минут, чтобы напоить лоснящегося от жирной копоти, запыхавшегося железного коня. Для Кати Вострецовой эти пять минут неоценимо дороже трех томительных дней, которыми разжижена глупая, однообразная жизнь в промежутках между приходом и уходом поездов.

Зябко кутаясь в заштопанную шаль, она медленно - медленно идет вдоль перрона, ласково щупает взглядом зеркальные стекла и дубовую обшивку международных вагонов, и, прищурив глаза, вспоминает прочитанные в книгах рассказы о далеких сказочно красивых столицах, в которых послезавтра будут запросто разгуливать счастливцы из этих салонов...

... Это - странность. Над этой странностью Кати Вострецовой смеется на селе вся молодежь. И Кате очень обидно. Когда зубастые пареньки закидывают ей вопросик о том, не ищет ли она в экспрессах заезжего жениха и не думает ли удрать за границу, Катя краснеет и, отворачиваясь, быстро - быстро семенит в свою каморку, где можно укрыться от грубой и напористой братвы.

Катя Вострецова - искусный мастер. Ей поручили ответственейшую работу - шлифовку человеческих мозгов. Катя Вострецова - командир учебной бригады бойких и зубастых юнцов - учительница сельской школы.

В тот вечер я сидел у Кати долго. Сидел молча: она ходила по комнате и говорила, говорила без конца, стараясь излить все наболевшее, о чем хочется кричать громко - громко, на весь мир. Она сильно волновалась. Бледные щеки ее разгорелись, глаза лихорадочно блестели, и вся она была воплощением напряженности.

Она говорила о погибающей молодости, о том, как противно ей сельское болото, засасывающее людей в тину обывательщины, об увядании девушки, обреченной на прозябание в этом болоте, о несбывшихся мечтах насчет красивой и содержательной жизни, о разбитых надеждах и горьких разочарованиях.

Там, в ИНО, на проводах выпускников выступал ректор. Как много говорил он о колоссальной роли на селе молодого мастера культурной революции, о силе слова, которая во много раз превышает силу испытаннейшего пироксилина. Выпускники спускались запальщиками в динамитные погреба старой кулацкой деревни с ярко горящим факелом пропаганды. Умелый запальщик - неоценимое пополнение для бедного кадрами села.

И Катя выбрала путь самоотверженного запальщика.

Она шла в село добровольно. Она шла сюда, чтобы отдать все силы, всю свою жизнь, все знания и способности делу культурной революции. И... о, как больно сознавать ненужность принесенной жертвы, чувствовать, что твои мучения и подвиги не возложены на жертвенный алтарь, - нет, попросту отправлены - на склад утильсырья с запиской о том, что их используют по мере надобности...

Катя оскорблена, оглушена и растерзана. Она не может примириться с тем, что ее так холодно, по казенному встретили в селе. Ей больно ощущать вокруг себя высокий и колкий частокол всеобщего равнодушия. Ей тяжело, ей очень душно в одиночной камере индивидуализма и она не может найти из нее выхода.

Сашка Сигов - курносый вихрастый паренек, энтузиаст колхозного свинушника, в котором он воспитывает маленьких, розовеньких и потешных поросят, происшедших от дипломированных родителей - поведал мне вчера вечером ту же историю в перелицованном виде. Он, беспрестанно отплевываясь сквозь зубы, долго и забористо ругал окружные организации, которые систематически срывают работу в Васютинцах, присылая заведомо негодных работников. В кооператив, твари, растратчика из Колобков прислали, в совете этот головотяп Савельев сидит, - из райисполкома за взятки выкинули... Житья нет. А тут еще эта малохольная навязалась. Возись с ней. «Ах, дайте нагрузку, ох, помогите найти интересную работу». И Сигов выпалил один за другим десяток аргументов, которые вдребезги уничтожили карточные домики обид оскорбившейся Кати: от животноводческого кружка отказалась. Раз. На субботник по выполке бурака не пошла. Два. На раскулачивание не ходила, - нервы, говоришь, тонки. Кишка тонка... Три... На собрании, когда бабы из - за передела земли волынили, не выступила. Четыре... Ей фигли - мигли на тертой бузе разводить - это да... Сигов разгорячился: такая гнида. Подай - прими ей нагрузочку. Да чтоб с кандибобером, да чтоб хлевом случайно не запахло. Что - нибудь около политики такого этакого... А чи не взяла б ты путевку к чортовой бабушке...

Мне было по - человечески жалко умученную сомнениями Катю. И я долго толковал с нею, говорил ей о том, что героика ужасно красивой баррикадной войны давно сдана в эксплуатацию поэтам, что она должна, если только ей на самом деле хочется быть рядовым солдатом действующей армии социализма, снять лайковые перчатки романтики и, натянув спецодежду, пойти в коровник, в хлев, учить колхозных ребят как разводить породистых поросят.

Катя, по - ребячески надув губки, внимательно слушала мои рассуждения. Обещала исправиться и взяться за работу. А когда я поднялся, чтобы уйти, она на прощанье попросила меня купить в городе последние романы Оливин Уэдсли и прислать их наложенным платежом.

Перегруженное огромными историческими событиями время в наши дни не поддается учету. Пятидневки уносятся в вечность с быстротой курьерских поездов. Мудрено ли, что в декабре я уже успел забыть и Васютинцы, и полустанок № 195, и трагическую девушку в штопаном платке.

Напомнил мне о них все тот же курносый энтузиаст Сигов, который приезжал в столицу хлопотать о закупке в Дании породистого хряка для колхоза. Он не преминул забежать в редакцию, чтобы, заручиться поддержкой печати. Разговорились мы, и я вспомнил ту памятную ночь, когда я выслушал горячую исповедь Кати Вострецовой.

- Ты говорил - исправится. А что вышло? Срамота одна. Весь колхоз опозорила и сама угробилась. Как уехал ты, - она вроде поумнела малость. Пришла в ячейку, взяла нагрузку, стала баб уму - разуму учить. На собрании кое - когда выступит, то - се... А потом как сорвалось - и пошло... Сережку Степанова, чай, помнишь. Секретарь наш. Так вот, чорт его дернул за ней приударить.

И пошло. Разговоры там всякие, прогуляночки... Записки пишут, она ему стишки сочиняет, - форменные идиоты. Тут время горячее - сеять надо, кулачье народ сбивает, никто в поле ехать не хочет, а у нас секретарь гуляет. А будь ты проклята с твоими любовями... Словом, дело короткое: растерялась братва, что делать - не знаем. Скачу в райком за помощью, а в райкоме работников тоже KОT наплакал: все в разгоне, на посеве.

Пришлось самим крутить. Провели по куткам собрания, выцарапали на пару недель трактор с МТС, четырех кулацких закоперщиков в допр отправили. Обсеялись. Ну, а все - таки плана не дали. Так и записано в сводке: на последнем месте в районе - Васютинцы.

• Страницы:
• 1
• 2
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.