Пусть черпают из радости твоей

– Тук-тук! Тук-тук!

Земля дышала. Земля жила».

Это сама русская природа, с ее Бездонным ключом

на Веселом кордоне, со смешливой речкой Унгар и молчаливой, задумчивой Дубенкой, где подсмотрел он «уснувший ветер» – застывшую в глубине старого, высохшего русла осоку, это сама земля средней полосы России взрастила писателя таким, каким предстает он со страниц своих светлых книг. А второй могучий исток духовности и святого отношения ко всему живому – родная литература, очень рано вошедшая в его жизнь.

Родился Владислав Бахревский в августе 1936 года в Воронеже, где его отец учился в ту пору на лесном факультете сельскохозяйственного института. С первых шагов окружали будущего писателя стихи, музыка (отец прекрасно играл на гитаре) и то озорное, бесшабашное веселье, что присуще только студенческой вольнице. Ребенок среди студентов не частое в те годы явление, вот и возились с малышом все, кому не лень.

Родом его отец из Горьковской области, а мать воронежская. С детства чуткое ухо Владислава схватывало богатейшие краски русского языка в двух его интересных и довольно разных говорах. Студентом его отец вообще был необычным: до института успел после техникума поработать в 30-х годах топографом в Казахстане, Средней Азии, где схоронил не одного товарища, павшего под пулями и шашками басмачей, где и сам не раз смотрел смерти в лицо. А потом Анатолий Евгеньевич почти всю свою жизнь провел в лесничествах. Сперва – в селе Каменка Горьковской области, в глухих лесах неподалеку от Васильсурска, только на левом берегу Волги. Потом – на Рязанщине, в Можарском районе, на Веселом кордоне (вот они, места действия будущих героев Бахревского!). Здесь и застала семью война. Служил отец недолго: поврежденный глаз закрыл ему дорогу на передовую. Какое-то время он восстанавливал брянские леса после их освобождения, а потом вернулся на Рязанщину, в Старожилово (этот период их жизни лег в основу повести «Голубые луга»). Прямой, бескомпромиссно честный и к тому же вспыльчивый человек, отец умел наживать врагов, и поэтому семье немало довелось кочевать с места на место. В 1947 году перебрались в Подмосковье. Недолгое время отец проработал в Министерстве лесного хозяйства, но служба не пришлась по душе. И, наконец, семья осела прочно в Орехово-Зуеве, где отец насаживал леса в качестве инженера лесных культур, а затем и директора лесхоза.

Судьба отца, его пылкая, порывистая, сложная, своеобразная натура отразились во многих произведениях сына. А своему повествованию о буднях большой современной стройки – Нурекской ГЭС, на которой писатель был вполне своим человеком, – проходчиком в туннеле, Владислав Бахревский предпослал романтическую повесть, записав ее со слов Анатолия Евгеньевича, которую и назвал-то взволнованно-приподнято – «Кипрегель моего отца».

Впрочем, до Нурека еще далеко. Туда Бахревский придет сложившимся писателем, автором нескольких книг. А что и как привело его на писательскую стезю?

Жизнь в лесах, на дальних кордонах, в небольших селениях развивала у не по годам начитанного мальчишки и мечтательность, и острую наблюдательность, и чуткость к явлениям, казалось бы, самым обыденным. Он много пишет, преимущественно стихи, как и большинство начинающих. Но некому их еще всерьез показывать, нет ориентиров, критериев.

И вдруг Орехово-Зуево, рабочий город с богатой духовной жизнью, с давними традициями, не только революционными, но и культурными, в частности театральными. Еще на заре нашего века здесь появился театр для рабочих – расщедрился Савва Морозов, а шефство над самодеятельными артистами тогда же взяли мхатовцы. С их работами знакомился сам К.С.Станиславский. А когда в 1916 году рабочие поставили здесь спектакль «На дне», то Барона рядом с ними играл В.И.Качалов. В 1919 году в Орехово-Зуеве открылся театр-студия, и руководил этой «пятой студией МХАТа» Б. Е. Захава. Много и плодотворно поработали в самодеятельных драматических коллективах города профессиональные артисты Варвара Фокеевна и Николай Степанович Прохоровы.

С головой окунулся Владислав, школьник, а потом и студент Орехово-Зуевского пединститута, в театральную и литературную жизнь. Был, можно сказать, одним из ведущих актеров в драмкружке Дворца культуры текстильщиков. А когда в основном на базе этого коллектива создавался народный театр-спутник МХАТа и приехала строгая комиссия из прославленных артистов и режиссеров, Владислав блестяще выдержал экзамен...

Но к тому времени верх взяла другая страсть – литература. Городским литературным объединением руководил А. Кайев. Писателем-профессионалом не был. Преподавал древнерусскую литературу, создал учебник и немало ученых трудов, исследовал творчество местных рабочих поэтов-революционеров. И растил, растил литературную смену. И доставалось же Владиславу при обсуждении на литобъединении! Слишком уж был оригинальным, непривычным.

Впрочем, к Кайеву Владислав попал «по наследству» от Георгия Матвеевича Звонилкина, тоже большого подвижника и светлого человека. Звонилкин, тогда еще студент МГУ, руководил детским литкружком при том же ДК текстильщиков. И организовал в 1949 году... Пушкинский конкурс. Это надо было себе представить – такой конкурс среди сорвиголов из знаменитых «морозовских казарм». И нашлись-таки и художники, и артисты, и поэты. Первое место в первом Пушкинском конкурсе занял Володя Лизунов – потом кадровый военный, который через многие годы, выйдя на пенсию, вновь вернулся в родное литобъединение. А Владислав Бахревский был отмечен всего лишь поощрительной премией. Но как окрылила она тринадцатилетнего поэта, какую веру в свои творческие силы вселила!

Тяга к литературным объединениям у него осталась на всю жизнь. Став признанным писателем, он руководил почти десять лет родным орехово-зуевским объединением до своего переезда в Евпаторию, а там возглавил вначале литобъединение города, теперь же – крымское областное. Но все это было потом. А после окончания института, учительствуя в Сакмаре, он сам за полсотни километров мотался в Оренбург, на заседания литобъединения при газете «Комсомольское племя». Там, в газете, увидели свет его первые стихи в 1958 году.

Вновь в Орехово-Зуево его привела... попытка поступить во ВГИК, на сценарное отделение. Старый театрал, к тому же балующийся литературой – почему бы не попробовать. Экзамены выдержал, но... по конкурсу не прошел. Не разглядели в нем зреющий талант. А поскольку с Оренбуржья сорвался, то начал искать работу поближе к родному дому. Руководил агитбригадой в родном ДК текстильщиков. Будучи как-то в Москве, заглянул со своими стихами в журнал «Пионер». Там его направили в отдел очерка. И вскоре он держал в руках свежий номер со своим очерком «Красная Шапочка ведет дневник» – о юных артистах Орехово-Зуева. Послали в командировку одну, другую. И вот уже другой очерк – об оренбургских школьниках, участниках строительства молодого города («Гай, улица Пионерская»), и еще один, и еще... Его пригласили в штат редакции. Начались увлекательные поездки по адресам интересных пионерских дел. В результате сложилась книга «Гай, улица Пионерская». Но она была уже не первой...

Еще раньше зашел он однажды в издательство «Детская литература», в редакцию по работе с начинающими, показал повесть «Мальчик с Веселого». Она увидела свет в коллективном сборнике «Первое знакомство», а потом вышла отдельной книгой. Владислав с большой теплотой вспоминает об этом сборнике, о том, как тогдашний директор Детгиза принимал их, начинающих, у себя, подробно расспрашивал о планах, постарался, чтобы издательство стало для них родным...

«Еще бы! Так удачно складывалась литературная судьба! Вот бы мне...» – вздохнет с завистью кто-нибудь из нынешних начинающих. Но гладко – лишь в таком вот скором пересказе. А мук и сомнений на долю Бахревского выпало столько, сколько и положено. Я уже говорил, что на литобъединениях ему доставалось по первое число. И надо же было поверить в себя, сохранить и развить заявленную уже в «Мальчике с Веселого» творческую манеру – искренне и откровенно воплощать в строки свои чувства и переживания, которые для других, может, и мало что значат, зато для самого-то юного героя важнее которых нет...

Потом, когда раздумья писателя о тайнах мастерства вообще выплеснутся в рассказах «Мороз» по жести», «Врубель», «Холодный чай», «Настасья, красная туфелька» и повести «Культяпые олени», выскажет Владислав глубоко выношенное: «В искусстве чудо совершает память. А коли посмел удивить не только людей, но и самого себя, разбуди свое детство – будешь счастлив, и многие почерпнут из твоей радости». А сначала надо было решиться взять да и написать обыкновенные в общем-то случаи из жизни обыкновенного мальчишки на лесном кордоне...

Глубокий лиризм, искренность, распахнутость навстречу читателю, как самому лучшему другу, в определенной мере бесстрашие – ведь рассказывается порой о мучениях тайных, о которых вроде бы не принято говорить вслух, – все это станет отныне отличительной чертой прозы Бахревского. Его герои часто испытывают неловкость, а то и жгучий стыд.

«Проступок»-то, глядишь, и невелик: даже не сам солгал, а просто видит, как лжет другой, – и уже уши заполыхали, мучается чуткая душа. Эта острота переживаний без всякого дидактического нажима заставляет читателя задумываться: а сам-то он так ли живет, не зарос ли, словно лешак, шерстью, которую стыд не пробьет?