– Да как же вы успеваете?

– Успеваем мало-помалу. За индюками, например, мои школьники ходят. Я же биолог – наследник Ивана Григорьевича. На могилке-то не бывал?

– Нет, Леня. Кругом недосуг да все некогда.

– Верю, верю. Вот и мне школьники помогают. Изучают предмет мой в натуре.

– Не в натуре, Ленечка, а в разрезе! – Рита сбила ему шаловливо прическу и застучала посудой.

– Ну а корова тебе зачем? Вас же двое?

– Э-э, надо! Выполняем приказ сельсовета, увеличиваем продовольствие на душу населения. Обо мне, дорогой, даже в газете писали! Учитель, мол, а про крестьянство не забывает... Да мне и не в тягость. А излишки все на базар. У меня теща есть боевая. Она и торгует, она и подсчитывает. Теща есть теща. Через часок заявится – познакомлю.

– Леня, а ты изменился?

– Не знаю, не знаю... Как-то надо жить бедному человеку. А у меня жена еще девочка. Не наигралась, не нагулялась. А ведь красивая, да?

– Да, Леня, да! Только у меня голова заболела.

– А ты отдохни. Для тебя и комнатка есть. Одно плохо – там окно прямо на бор. А эти стервецы сильно кричат. Надоели гады. И ночью кричат. У Риты просто бессонница...

– Кто кричит?

– Грачи, дорогой, грачи. Да ты не смейся, узнаешь. А теперь – на-ле-во! И марш за мной!

Через секунду мы стояли уже в маленькой, очень удобной комнате.

– Располагайся тут, отдыхай. А я помогу жене. – И Леня исчез. А я начал осматриваться. Комнатка была просто чудесная. Направо у стены стояла кровать, а рядом с кроватью – небольшой стол, на котором лежала стопка тетрадок. У другой стены возвышался большой книжный шкаф под старину, и мне сразу же захотелось открыть его. Но я открыл первым делом створку окна. В

комнату ворвался прохладный сосновый воздух. Сосны шумели, грачи кричали, и в груди у меня все поднялось и замерло, и я понял, что со мной должно что-то случиться хорошее, удивительное, и я еле-еле выдохнул из себя, и от груди сразу же отлегло. Грачи кричали рядом, куда-то собирались, спешили... «Но куда же они спешат?» – спрашивал я себя и улыбался. В груди поднималось чудесное обволакивающее тепло, и вдруг я вспомнил такое далекое, такое нежданное... И даже не верилось, что это со мной было... Может, из какой-то книжки пришло, может, приснилось мне сейчас наяву. Но вначале возник голос, и я сразу узнал его: это бабушка моя щурилась и покачивала головой: «Насеял отец две десятины гороху. И повадились грачи на этот горох летать. Он и поймал одного грача, прямо за крыло ему крепко вцепился, хохочет: «А-а, – говорит, – каркалко, попался ты мне, не уйдешь». Только хочет он его бить, а грач ему: «Не бей меня, пожалей, я тебе пригожуся, я тебе что-то дам». И вот уж в клюве у него- – скатерть откуда-то. Да уж и грач говорит: «Шита, брана скатерть, развернись, раскатись! Дай нам, добрым молодцам, попить, погулять!» – И скатерть развернулась, раскатилась, и явилося на ней все – прямо ешь – не хочу. «Молодец ты, каркалко, слово выполнил», – говорит отец. И отпустил человек грача». Я улыбнулся, и захотелось удержать это, побыть с ним... Но голос уже пропал и не возникал во мне.

Закричали грачи. Ох, грачи, грачи... Иногда эти крики прерывались, замолкали на время, видно, стая отлетала куда-то, и сразу же после этого оживали сосны. И этот монотонный зеленый шум заходил в створку, и мне захотелось здесь остаться надолго. И я знал, почему захотелось. Шум сосен походил на шум моря, а море я люблю больше всего...

Потом взгляд мой упал на кровать. Гора подушек манила к себе, успокаивала. На этой горке лежала пачка свеженьких простыней. «Это же для меня они, для меня!» – догадался я, и сразу же благодарность сдавила мне сердце, и я подошел к самой створке. Мне нестерпимо захотелось в бор – сосны покачивались, задевали друг друга, шум хвои был как шум прибоя. Он наплывал такими же волнами, то спадая, то нарастая. И хотелось слиться с ним, с этим шумом, так же, как порой хочется слиться с прибоем, обнять его, раствориться, чтобы только одно тело, одна душа... Но вот шум прервался, как будто на него надвинули крышу. А эта крыша была – громкие крики. И тут я понял, я догадался: у грачей, наверно, вылетели из гнезд грачата, и родители учили их летать... «Какие они счастливые! – подумал я о грачатах. – Сегодня они впервые узнали небо!» И в этот миг меня отвлекли. В дверь кто-то стучал ровным вежливеньким постукиванием. Я открыл – на пороге был Леня. На нем – белая отглаженная рубашка. Все блестело на нем, переливалось, точно он именинник, а не жена.

– Пойдем пройдемся. У Риты скоро будет готово.

Мы вышли на высокое крыльцо. Грачи продолжали громко кричать. Их что-то все-таки беспокоило.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• 8
• 9
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.