К Егору Бромлей пришла депутация - рабочие просили хозяина явиться для переговоров (а может быть, рабочие и потребовали).
- Ну что ж, я поговорю, - угрожающе согласился Егор. Искоса поглядел на дядю. Федор Бромлей сурово молчал, перебирал бумаги.
Чуть подрагивая спиной л поводя плечами, взошел Егор Бромлей на возвышение, сунул руки в карманы тужурки и встал к представителям рабочих: Моисееву, Соколову и Жарову - как-то по-особому, в полуоборот, как становятся боксеры в начале боя. Он не счел нужным спросить, зачем его просили придти, что надобно рабочим и зачем собрались они на дворе, бросив обычную свою работу. Одна единственное слово сказал он:
- Ну-с?
Тогда вся тысячная толпа рабочих немедленно зашумела, замахала руками, сгрудилась около возвышения, так что первые ряды едва сдерживали напор товарищей.
Моисеев поднял голову и взмахнул бумагой, где изложены были требования рабочих Выждав, пока утих шум, взволнованно принялся читать.
Егор стоял, рассеянно смотря в сторону, как будто его и не касалось то, о чем читали. Он брезгливо выпятил губы, едва сдерживая позевоту. Только мускулы лица, какие-то скрытые живчики, подергивали щеку...
«Мы требуем, - читал Николай Моисеев, - восьмичасового рабочего дня, свободного празднования Первого мая, повышения заработной платы всем рабочим, в особенности чернорабочим и ученикам. Мы требуем улучшения санитарно-гигиенического состояния в литейном цехе и во всех других цехах, т.е. устройства парового отопления в литейной, увеличения количества электрических лампочек, душа и прочее... Мы требуем увольнения с завода заведующего мастерскими Афанасьева...»
Чтец умолк, и настороженная тишина свидетельствовала, что вопросы поставлены всерьез и никто из рабочих не согласится уступать.
Егор Бромлей поднял голову. Похоже было, будто угодил он на это собрание случайно и теперь недоумевает. Подумал с полминуты и отчетливо, почти не повышая голоса, сказал:
- Прежде всего вы бараны. Да, да, бараны... Из этой галиматьи, которую вы называете требованиями, я принимаю только одно - прибавку жалованья чернорабочим и ученикам. По два пятака на день и тем и другим. Все остальное меня не касается. Может случиться, я устелю золотом всю улицу, от ворот завода до Калужской площади, но ни одной копейки вам не прибавлю. Можете делать, что вам угодно: жаловаться, грозить, даже убить меня, если посмеете, - и только тогда, перешагнув через мой труп, вы сможете получить прибавку. Понятно вам это? Ну-с, больше мне разговаривать с вами не о чем.
Егор Бромлей повернулся спиной к собранию и удалился так же медленно и важно, как и пришел.
Литейщик Николай Моисеев поглядел вслед хозяину, усмехнулся многозначительно и угрожающе.
- Ну, ладно, увидим, как будет дальше, - сказал он, пряча требования в карман. - Уступать мы тоже не намерены. - Окинул собрание широким, сияющим взглядом, как будто котел крикнуть всем: «Держись, ребята, бой начинается!» Но, заметив взволнованные лица рабочих, предупредил:
- Спокойно, товарищи, без толку не орите и, главное, не горячитесь. Не давайте повода вмешиваться полиции, остерегайтесь провокаторов.
Фабричный инспектор барон Типпольт, шагая по своему кабинету, диктовал секретарю.
Забастовка на заводе братьев Бромлей, волнение всех заводчиков и фабрикантов Москвы приятно нарушали скучную, размеренную жизнь канцелярии господина фабричного инспектора. Барон оживился. Он кричал, негодовал, собирался кого-то согнуть в бараний рог, однако все это было показной игрой... Господин барон трусил.
- Гм, да, весьма удивительно, откуда это, по каким, я вас опрашиваю, причинам могло произойти? Вот чего я не понимаю, - бормотал он, упруго подскакивая на ногах, засунув руки в карманы тужурки. - Боже сохрани, чорт возьми, если примкнут к забастовке другие заводы. А? Я вас спрашиваю?
Секретарь только внимал, ответа не требовалось. Он держал наготове отточенный карандаш.
- Так вот, - остановился барон Типпольт перед столом секретаря, - нужно немедленно вывесить объявление во всех цехах завода Бромлей и у ворот, конечно. Я уже договорился с Бромлеями, пишите так. Гм... пишите следующее:
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.