А Мишка щеголял перед Люсей в хороших брюках Кирилла.
Странно, но есть критики, утверждающие, будто в этой повести юмор Битова не выдержал напряжения большой формы и растворился в тривиальности...
На маскараде обязательно должны быть и «страшные» маски. Так и здесь. «Вдруг чья-то рука легла Кириллу на плечо. Кирилл вздрогнул и обернулся. Огромный парень с бандитским лицом стоял сзади. И рядом с ним еще двое больших парней. «Вот те на... - подумал Кирилл. - Еще и прирежут за нее. Было бы хоть за что__»
А оказалось совсем не то. Парень просто хотел обратить внимание Кирилла на то, что брюки у него сзади испачканы, а ведь он с девушкой... Только тут Кирилл сообразил, почему дрянь Мишка выпрашивал у него брюки взамен своих.
Страшная маска оказалась доброй.
Дружеская маска оказалась хитрой и жестокой.
А вот идут по улице девушки, и все сплошь в масках: «...девочки несли свои лица. Они их именно «несли», потому что лица их казались отдельными и независимыми от души, от тела, потому что их настоящие лица были другими, а эти рождались с усилием, с трудом и были кажущимися».
Нет, это не «обличение» молодежи, заявил бы умный, ироничный критик. Это маскарад детства, дети растут и примеривают «лица» до тех пор, пока не отбросят все, оставшись со своим собственным лицом.
Но тогда кончится маскарад.
Кончится детство.
Такое долгое детство.
Если самого себя Кирилл то воображал, то видел в зеркале таким, каким был на самом деле, то зеркалом для всех других персонажей повести могли быть только глаза и только сознание Кирилла. Вот почему так напряженно он всматривается в окружающих, а мысль его силится сорвать с них маски и обнажить настоящие лица.
Ему надоел этот маскарад, эта игра. Но как добраться до главного в человеке, до его сути? Это трудно.
Мысль героя работает, как исследовательский «щуп». А умный критик с раздражением пишет о «бездумности» этого героя, о незначительности его бесед с Люсей, с Валей, с товарищами. Разве в беседах главное?
Да, слов у Кирилла маловато. Зачастую он вообще не находит нужных слов - автор отлично видит сегодняшний уровень Кирилла и не приукрашивает его. Но автор постоянно подчеркивает, как пристально всматривается Кирилл в жизнь сверстников и в жизнь шахтеров - «работяг», всматривается мыслью, познает отдельных людей и через них жизнь.
Осознавая себя участником юношеского маскарада, Кирилл мучительно пытается выйти из него. Но пока студенты здесь, с ним, в одной комнате общежития, Кириллу очень трудно «выйти из игры». И он подыгрывает друзьям-студентам. И сам страдает от этого. «Все не настоящее, - думает Кирилл. - И не стоит пытаться приспособиться. Не получается - это и хорошо. Получилось бы - то вовсе плохо... Теперь я свободен. Ничто мне не мешает. Займусь-ка я делом. Давно пора. А то одни намерения, пункты плана... Жить пора!»
Не ум, не талант, не сила, не красота, не героизм отличают Кирилла, а вот этот его характер, тяжелый и серьезный, проснувшаяся жажда вместо подготовки к делу заняться делом, постоянное стремление увидеть и понять себя и других, найти себя в ворохе масок - и жить.
Кириллу дано в конце концов почувствовать себя своим, вот в чем «секрет» его эволюции («секрет» для тех критиков, которые не заметили в герое никаких перемен на протяжении всей повести: «Каким пришел, таким ушел, ай-яй-яй!»)...
Конечно, Кирилл преувеличивает и зря противопоставляет учебу жизни. Учиться надо, и об этом ему скажет еще шахтер Коля. Но Кирилл прав для себя: он ощутил внутреннюю потребность ускорить прощание с детством, нашел свой путь к этой цели и, защищая его перед самим собой, впадал в преувеличение. Но искал он искренности и цельности.
Вот один из студентов, Виталик, вместо всяких лишних слов сказал Кириллу на прощание, перед отъездом студентов в Ленинград.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.