Совсем недавние воспоминания… В 3-й студии Московского Дома Звукозаписи, временно «отвоеванной» (валюта!..) у известного ансамбля электромузыкальных инструментов п/у В.Мещерина, английский музыкант и продюсер Брайан Ино завершает запись альбома столичной рок-группы «Звуки Му»… на следующий день — в Ленинграде, в циклопическом спортивно-концертном комплексе местный «Аквариум» отмечает скорый выход своего первого американского диска в компании нескольких мировых поп-знаменитостей. Режиссер Майкл Атед, создатель некогда у нас запрещенного фильма «Парк Горького», руководит съемкой... Кстати, о другом «Парке Горького»: эта новая группа подписывает контракт с концерном «Полиграм», в ознаменование чего в Центр Стаса Намина приезжают брататься любимцы американских школьников «Бон Джови»...

Какие еще новости? В Западной Европе вышли пластинки «Круиза», «Ва-Банка» и «Центра». Группы «Антис», «Браво», «Звуки My» и «Телевизор» собрали урожай восторгов во время турне по Италии. «АВИА» сделали неделю аншлагов в Гамбурге, а в Хельсинки на их сольный концерт пришло двадцать тысяч человек. «Поп-механика» произвела сильное впечатление на любителей передового искусства в Стокгольме и Западном Берлине, на очереди — Лондон. «Бригада С» и «Нюанс» отправляются в турне по Соединенным Штатам, «Аукцион» и «Кино» — во Францию. И так далее. Простите, что многих не вспомнил. Все это — советская рок-музыка на Западе.

Наверняка перечень достижений наших музыкантов-академистов выглядит более впечатляюще, однако стоит обратить внимание на динамику явления. Здесь ситуация такова: еще год назад на Западе не было ни одной нашей «легальной» рок-пластинки, а список счастливых гастролеров не превышал два-три названия престижных минкультовских ансамблей. А уж если отсчитать назад еще несколько лет, то нетрудно убедиться в том, что «Аквариум» возглавлял «черные списки» групп, рекомендованных ко всяческому «недопущению», а входили в эти списки практически все те, кто составляет сегодня цвет советской рок-музыки. Не то, что за границей, а и в родном городе играть они не имели права, и даже записи их песен изымались из программ дискотек. Так или иначе, стремительный прогресс налицо. Буквально за несколько лет гонимые «дети подземелья» преобразились в процветающую, хотя и не лишенную проблем, культурную прослойку. Вполне естественно, что пресловутый «красный рок» занял почетное место и в западном видении «перестройки и гласности» — наряду с предприимчивыми кооператорами, новыми общественными организациями и отважной прессой.

Однако мода на перестройку — только одна из причин повышенного интереса к советскому року. Другая, более специфическая, — состояние рок-музыки на Западе. Сказать, что она в упадке, было бы не совсем справедливо, ибо в коммерческом отношении жанр процветает и миллионов долларов через него прокачивается намного больше, чем во времена знаменитого рок-бума конца шестидесятых. В тоскливом состоянии пребывает творческий процесс и, как следствие, усугубляется духовный кризис рока. Впрочем, очень может быть, что я меняю местами причину и следствие. Во всяком случае, рок-жизнь на Западе уже мало кем воспринимается с той остротой и серьезностью, как когда-то, мало интересует передовых интеллектуалов, деятелей искусства, политиков. Социально-революционная миссия рока как будто подошла к концу и выхолостилась — в лучшем случае — в умную развлекательную музыку. Спору нет, огромное уважение и симпатию вызывают все грандиозные благотворительные рок-акции последних лет, вроде показанного у нас концерта, посвященного Нельсону Манделе. Но, по сути дела, это не что иное, как отчаянные попытки ветеранов и идеалистов рока вернуть своей музыке социальный пафос, не дать ей раствориться в океане чистой коммерции. К счастью для рока, ни одно из более поздних модных поветрий — от брейкданса до программирования — не смогло пока заменить его в качестве нового молодежного творческого медиума. В этом шанс слегка одряхлевшего бунтарского жанра.

Многие люди на Западе, неравнодушные к судьбе рока, пытаются как-то его растормошить. Причем не только социально озабоченные радикалы, но и биз несмены, скучающие без очередной «новой волны» и мечтающие открыть если не новый Ливерпуль, то хотя бы Ямайку. Неудивительно, что многие обращаются к советскому року — как за вдохновением, так и в поисках свежего товара. И всех, конечно, подогревают сообщения о «приподнявшемся занавесе», открытости и доступности. Было бы преувеличением сказать, что СССР стал Меккой или Клондайком для западных рок-активистов, однако интенсивность контактов растет в геометрической прогрессии.

Среди людей, приезжающих в нашу страну по рок-делам, я выделил бы три основные группы. Первых — к ним относятся в основном журналисты, киношники, молодые «народные дипломаты» — интересует главным образом социально-политический статус советского рока. Для них здесь полное раздолье, поскольку Союз — единственная, может быть, страна в мире, где к року по-прежнему относятся как к «серьезному явлению общественной жизни». Где музыканты верят в свою спасительную миссию, где публика ищет в рок-песнях ответы на измучившие ее вопросы, где противники рока с неподдельной страстью клеймят его как «духовный СПИД»... С одной стороны, ничего! хорошего во всем этом нет; с другой — это своего рода «признаки жизни», доказательства того, что рок у нас еще не выпал в осадок, не стал продуктом эстрадного ширпотреба. В любом случае продолжающаяся на ниве рока «борьба идей» придает ситуации дополнительную пикантность. Хотя как «товарный» фактор во внимание не очень-то принимается.

Вторая группа рок-пилигримов — искатели новых художественных впечатлений, надеющиеся расслышать в советском роке нечто такое, чего «у них» нет. Это музыканты, критики, вообще специалисты, находящиеся «внутри» жанра. Впечатления у них, как правило, довольно противоречивые. Первое знакомство приятно удивляет: оказывается, у советских все цивилизованно, музыканты прекрасно владеют инструментами и разбираются в современных стилях. Но очень скоро приходит ощущение, что это слишком цивилизованно — все увиденное и услышанное в точности повторяет опостылевшие уже международные клише. Многие так и уезжают с убеждением, что советский рок — это просто «запоздавшая» копия рока западного. Заметьте, что все резонные разговоры о великой самобытности и значимости текстов песен для людей, не. понимающих по-русски, малоутешительны. Они слышат музыку... А здесь — как это ни странно для страны с необъятными фольклорными и академическими традициями — наши рок-авторы предлагают ничтожно мало оригинальных идей. К счастью, исключения есть, однако до сих пор иностранцы обращают на них больше внимания, чем мы сами.

Третья группа — люди, приезжающие на наш недавно открывшийся рок-рынок с тем, чтобы заработать. Это бизнесмены — представители фирм грамзаписи и концертных агентств. Им приходится хуже всего: чем выше запросы, тем горше разочарование. Суть проблемы, вкратце, сводится к следующему: практически все, даже самые перспективные в коммерческом отношении советские рок-группы требуют долгой и многообразной «доводки». У них неважно с английским произношением и сценическим движением, нет навыков студийной работы и чувства стиля. Кроме того, они слишком привыкли к тому, что называется труднопереводимым русским словом «халтура». Иными словами, в потенциальную рок-звезду из Советского Союза необходимо вложить заметно больше сил и средств, чем в начинающих англичан или немцев. А тут еще вдобавок эта бюрократия...

Как видите, стать посланцем «красного рока» не так уж просто. По моим сведениям, на сегодняшний день только три наши рок-группы имеют твердые контракты с солидными фирмами грамзаписи (мелкие и посреднические компании не в счет). Это «Аквариум», «Звуки My» и «Круиз». Три абсолютно разных ансамбля и соответственно, три принципиально разных подхода к завоеванию западной аудитории.

«Круиз»: здесь ставка на полную «узнаваемость», тождество группы с десятками и сотнями ей подобных «металлических» составов во всем мире. Знакомый американец видел выступление «Круиза» на рок-фестивале в Скандинавии; о том, что группа эта советская, он начал догадываться только после того, как прозвучал последний аккорд: «Мне показалось странным, что, отыграв программу, музыканты вдруг стали улыбаться и раскланиваться: наши группы «хэви» так мило никогда себя не ведут». Весь «хэви метал», от причесок до музыкальных гармоний, целиком состоит из клише, освоив которые — на хорошем исполнительском уровне, конечно, — можно рассчитывать на успех. Сомкнутые у сцены ряды «металлистов» — в Детройте, Гамбурге или Барнауле — не ждут новостей и откровений от своих кумиров, а ждут лишь многократного повторения этих самых божественных трюков. Окончательно «спрямляет» и делает восприятие инвариантным тот факт, что текст для «хэви метал» столь же важен, как, скажем, для романса Алябьева «Соловей». Диск «Круиза», естественно, напет по-английски — и это идет ему только на пользу. Интересно, что поначалу у западногерманских продюсеров возникло желание дать пластинке «русскую» идентификацию — ее хотели назвать «Эй, ухнем!», — но затем они же резонно решили национальных признаков ее лишить.

Надежды на то, что советский «металл» будет «хорошо продаваться», небезосновательны: удается ведь это «Крокусу» из Швейцарии, шведу Ингви Мальмстину, западным немцам «Скорпионе» и некоторым другим. Другое дело, что культурная значимость этого успеха будет невелика. Не потому, что «хэви метал» — «рок второго сорта», как считают снобы. Значимость эта, как мне представляется, измеряется прежде всего степенью новизны музыкальной информации, ее способностью передать культурные традиции и своеобразие художественного мышления народа данной страны. В этой графе у мастеров «хард» и «хэви» прочерк. Шведская группа «Европа» наводнила Америку своими пластинками — но при чем здесь Швеция, если даже имена музыкантов изменены на английский лад, а сама музыка никак не отличается от американских «Бон Джови», английских «Деф Леппард» или советского «Парка Горького»? Я называю это «Макдональдс-рок»: расхожий международный стандарт, в меру качественный и лишенный индивидуальности... И, тем не менее, успеха вам, московские красавцы, — страна нуждается в валюте.

Будут ли солидные долларовые поступления от продажи пластинок «Звуков My»? Строго говоря, такой вопрос всерьез и не стоит. Брайана Ино — бесспорно, самого известного в мире продюсера авангардного рока — привлек не коммерческий потенциал, а художественная уникальность этой группы. Объясняя свой выбор, он говорил: «У «Звуков My» я обнаружил сразу несколько качеств, которых нет ни у одной другой рок-группы в мире. И это не только актерство Петра Мамонова, доподлинно «средневекового» шута-юродивого, но и необычная ритмика, и очень своеобразный подход к аранжировке. Для современного рока, где, казалось бы, все давно пробовано-перепробовано, это изумительное открытие».

Песни, разумеется, спеты по-русски; в оформлении конверта, по-видимому, будут использованы работы Филонова — чье видение мира, кстати, имеет поразительно много общего с образностью песен «Звуков My». Все вместе — сгусток шокирующей новизны, смесь этнической экзотики с радикальным модернизмом. Нет сомнений, что эта пластинка заинтригует журналистов, музыковедов и всяческих рок-экспертов. Будет ли ее покупать «рядовая» публика? Не думаю. Но здесь куда важнее эффект другого порядка: впервые на карте рок-мира будет застолблен участок под названием «Русский рок». Причем «русский» не по паспорту, а по существу.

Борис Гребенщиков, лидер «Аквариума», тоже уникален, но в несколько ином роде. Вот что поведал его продюсер, известный английский рок-музыкант Дэйв Стюарт: «Я был ошеломлен, познакомившись с песнями Бориса, поскольку неожиданно услышал в них интонации старой английской народной музыки, о которых уже двадцать лет как позабыл. С подачи Бориса я стал ходить в фольклорные клубы и обнаружил там массу интересного... Фактически он вернул мне мои собственные корни».

Гребенщиков — человек, в котором глубоко укоренились и совершенно органично сосуществуют две культуры. Трудно разграничить, что в его творчестве идет от традиций русского романса, Вертинского и Окуджавы, а что — от кельтских мелодий и стихов Джима Моррисона. Борис как-то признался, что иногда строчки новых песен рождаются у него на английском, а затем уже он переводит их на русский... Такой вот почти набоковский синдром. Так что сочинение английских текстов для пластинки вершилось самым естественным образом.

У нас Борис Гребенщиков считается прекрасным рок-поэтом. На Западе он вправе претендовать на такую же репутацию, и в его работе, в отличие от альбомов «My» и «Круиза», слова, содержание будут играть огромную, если не решающую, роль. По этой же причине «хит-парадовая» судьба «Радио-тишины» (предположительное название альбома) видится самой непредсказуемой. Если философско-поэтический пафос Гребенщикова «зацепит» американских слушателей, то успех будет очень внушительным, если нет — неудача может иметь драматические последствия. «Драматические» потому, что лидер «Аквариума» стал первым советским артистом, которого американцы «раскручивают» по-настоящему, как «звезду»: в запись диска и сопутствующие рекламные акции уже вложено более двух миллионов долларов... Если эти расходы не будут оправданы, в долговую яму Борис Борисович, конечно, не сядет — но вот западный шоу-бизнес получит сильнейший заряд скепсиса и недоверия к року из СССР... И наоборот: успех Гребенщикова откроет путь многим другим. Так что попридержите языки, завистливые коллеги БГ, — он идет на риск и ради вас.

При всех различиях у этих трех историй есть и немало общего. Начать с того, что все записи осуществлялись под руководством западных продюсеров. Обусловлено это не «низкопоклонством», а тем прискорбным обстоятельством, что института «продюсерства», одного из самых фундаментальных в мировой поп-музыке (и шоу-бизнесе вообще), у нас просто не существует; записывать рок, «ставить» звук, создавать «образ» пластинки у нас никто толком не умеет, да и не обучен даже.

Далее, диски «Аквариума» и «Круиза», «Центра» и «Ва-Банка» были записаны в западных студиях. Опять же не потому, что наши рокеры, подобно ретивым кинодеятелям, непременно хотят работать на иностранной «натуре»... Просто-напросто в Советском Союзе современных студий звукозаписи почти нет. На всю Москву их едва наберется десяток. Для сравнения: в Лондоне студий такого же и более высокого класса более трехсот.

Короче говоря, мы, совсем как страна «третьего мира», поставляем свое «культурное сырье» на Запад, где его обрабатывают на умных машинах и превращают в законченный продукт. Нелестно, но факт. Что же мешает нам самим делать записи и торговать не «живым товаром», а готовыми качественными рок-фонограммами, заметно выигрывая при этом во времени, деньгах и престиже? Мешает в первую очередь первобытно-централизованная структура нашей пластиночной индустрии. Когда иностранцы впервые слышат, что в СССР существует одна единственная фирма грамзаписи, они отказываются верить. Это действительно уникальный в мировой практике казус. Точнее, ляпсус. Можете ли вы себе представить, что все книги в Советском Союзе — от детских стишков до богословских трудов, от Эстонии до Якутии — выпускает одно большое издательство? Нелепо? Невозможно? А с пластинками почему же «возможно»?! Ведь во всем мире издательский бизнес и выпуск звукозаписей, несмотря на всю разницу в технологии, являются абсолютно аналогичными по структуре... Любая критика в адрес фирмы «Мелодия» бессмысленна: даже при гениальном руководстве, но сохраняя свое монопольное (может быть, поневоле) положение, она не сможет решить и малой доли стоящих перед ней задач, в том числе международных. Динозавры, как известно, вымирают, но не прогрессируют.

О том, что монополия ведет к загниванию, убедительно свидетельствует практика другой организации, о которой, кажется, уже за много лет не было сказано ни одного доброго слова. Я имею в виду Госконцерт. Это действительно настоящее кладбище международных музыкальных контактов, причем большинство надгробий принадлежит именно рок-проектам. Расскажу одну типичную историю.

• Страницы:
• 1
• 2
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.