Разбитые двумя автоматными очередями, погасли прожекторы. Тьма вновь сомкнулась над танкером. Она стала как бы еще непрогляднее и плотнее, но уже не безмолвствовала, а трещала и озарялась, точно небо в грозу.
Японцы стреляли наугад. Пули с визгом рикошетили от железа палубы, горохом лупили по щитам пушек. Перекрывая винтовочную пальбу, с мостика ударил пулемет. Сине-багровое клокочущее пламя на рыльце пулемета, похожее на пламя автогенной горелки, казалось привешенным в воздухе. Одна из очередей с оглушающим грохотом ударила в щит, за которым укрылись разведчики.
— Ну-ка шурани, Федя, — сказал Шергин таким тоном, будто они находились на стрельбище.
— Сейчас, боцман! Сейчас мы его прямым в челюсть! — Встав на одно колено, Калинушкин высунулся из-за щита. ППШ задрожал в его руках. Видимо, японец увидел вспышку, потому что он перестал беспорядочно поливать палубу, а перенес огонь на разведчика.
Смертоносные струи связали противников. Перевес в этой дуэли был явно на стороне японца: каждая очередь его крупнокалиберного пулемета могла в любой момент, как топором, перерубить Калинушкина. Но смерть пока щадила его. Внезапно блуждающий огонь в вышине погас. Смолк перекрывающий все звуки грохот, и в наступившем звенящем вакууме было странно слышать не похожие на выстрелы хлопки «арисак».
— Аут! — сказал Калинушкин, вставляя в автомат новый диск. — Слышь, боцман? Кранты самураю!
Шергин не ответил ему. Прислушиваясь к выстрелам и крикам в темноте, он с беспощадной ясностью представлял себе неминуемую развязку.
Японцев не меньше полусотни. Пока они еще не знают, с кем имеют дело, но рано или поздно поймут, что против них только двое. И тогда полезут напропалую. Минут десять они с Федором продержатся, а там рукопашная и...
Он не стал додумывать дальше. Мысль более сильная, чем мысль о смерти, владела его сознанием. Пушки! Если их не взорвать теперь, то через десять минут будет поздно. Все пойдет прахом. Они погибнут, а пушки останутся целыми. И разнесут баржи с десантниками, как гнилые арбузы...
Огонь японцев вновь усилился. Теперь он стал более организованным, и это было верным признаком того, что солдаты готовятся к решительным действиям. Разведчики отвечали короткими очередями.
Опять заработал пулемет, и под его прикрытием японцы стали сосредоточиваться для последнего броска.
Шергин стиснул локоть друга. Калинушкин обернулся к нему лицом, на котором неистово сверкали белки цыганских глаз.
— Давай попрощаемся, Федя.
— Ты что надумал, боцман?
— Попрощаемся давай, говорю... Пора кончать эту богадельню.
— Говори толком!
— А разве я без толка? Снаряды-то под нами! Жахнуть парочку гранат — и амба! Ни костей, ни перышек!
Калинушкин вплотную придвинулся к Шергину, вглядываясь в него так, словно видел впервые. За какие-нибудь полчаса Шергин сильно изменился: лицо его осунулось, глаза запали. Он часто и тяжело дышал, и Калинушкин понял, что боцман держится из последних сил.
Эх, Влас Влас... Фрицы нас не взяли, а тут... Ну, ничего, боговы дети! Думаете, все?! Хрен вам!..
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.