Прибой у Котомари

Часовой находился на месте. Он, точно челнок, ходил все тем же маршрутом, упорно не желая переступать известную только ему границу. Но сейчас это уже не играло никакой роли. Его час пробил.

Прикинув вероятную точку встречи, Мунко потянулся к ножу. Но пальцы не нащупали шероховатости рукоятки. Ненец не хотел этому верить, но факт оставался фактом: ножа на поясе не было. Видно, он оторвался и упал в воду, когда Мунко влезал на трубу. Правда, был пистолет, но в темноте удар рукояткой мог прийтись не туда, куда надо. Оставался аркан.

Свернутый в кольца, он торчал за поясом — прекрасный ремень из шкуры морского зайца, служившего Мунко, как и утерянный нож, многие годы.

Конечно, разведчик не собирался повторять то, что он проделал днем с Уном, — рассчитывать на точный бросок ночью не приходилось, — но все же захлест представлялся Мунко более надежным, чем удар пистолетом.

Вытащив аркан, Мунко проверил, не запутался ли он. Потом сложил ремень втрое и приготовился к схватке.

Часовой приближался с дальнего конца плотины. Держа аркан наготове, Мунко ждал, и, как только часовой, пройдя мимо, подставил спину, разведчик неслышно поднялся. Двумя кошачьими прыжками он догнал часового и, захлестнув арканом его горло, дернул к себе. Часовой захрипел и взмахнул руками. Винтовка съехала с его плеча и упала в грязь. Предсмертным сумасшедшим усилием японец пытался освободиться, но Мунко висел на нем, как клещ, все туже стягивая ремень аркана. Наконец тело солдата ослабло, и он повалился на землю, колотя ногами. Мунко всей тяжестью навалился на него...

Сбросив труп под откос, ненец, не задерживаясь, кинулся на дорогу. Он уже не надеялся застать корейца на месте.

Однако Ун ждал его. Ужасный вид Мунко объяснил ему все, и он простил разведчику те сомнения и страхи, которых натерпелся, пребывая так долго в неизвестности.

Они подъехали к плотине. На узкую насыпь повозка въехать не могла, и им предстояло перенести бомбы на руках. Они их перенесли, и, когда холодные пятидесятикилограммовые чушки были положены на землю, настала . минута прощания. Пережитое сроднило их, его нельзя было отбросить, и они обнялись.

Оставшись один, Мунко принялся за работу. Он мог бы взорвать бомбы и так, но ему хотелось немного зарыть их, чтобы сила детонации пошла и вглубь, в земляное тело плотины. Он снял с винтовки убитого часового штык и, торопясь, стал копать траншею. Он чувствовал, что время истекает.

Вырыв подобие желоба, он уложил туда бомбы. Развернул завернутый в плащ-палатку заряд. Проверил зажигательную трубку и шнур. Вынул спички. Кожаный кисет надежно защитил их от воды, и коробка была сухой и чистой.

Разведчик уже готовился поджечь шнур, когда рука остановилась на полпути: далеко на горизонте, словно огни сияния, в небо взметнулись узкие голубые лучи. И тотчас глухо ударили две очереди. Лучи погасли, но автоматы продолжали строчить, не переставая.

«Плохо, — тревожно подумал ненец, — Влас и Федька стреляют, однако...»

Медлить было нельзя. Где-то в темноте хлопнула дверь, раздались слова команды- Охрану поднимали по тревоге.

Сложив несколько спичек в пучок, Мунко поджег шнур. Капли дождя попадали на него, и слабо спрессованная пороховая сердцевина горела с шипением и треском. Мерцающая красная точка, похожая на огонек цветущего в ночи папоротника, быстро перемещалась к основанию шнура. Он укорачивался на глазах.

Убедившись, что дождь не притушит горение, ненец бросился прочь от плотины. Он был уже на берегу, когда земля под ним содрогнулась и уши заложил ворвавшийся в них горячий вихрь. Белый протуберанец поднялся над плотиной и с немыслимой быстротой рванулся в небо. Еще был виден его кометный, дрожащий и вихляющийся хвост, еще висел в воздухе тяжелый гул взрыва, но уже новый звук возник и стал разрастаться над оглохшей ошеломленной землей — захлебывающийся рев устремившейся к высвобождению воды.

Мунко остановился. Взглянув назад, где в темноте клокотал и кипел водоворот, он метнулся в заросли. Он раздвинул их, и, как будто дожидаясь только этого, из проема навстречу Мунко вылетела длинная огненная стрела и воткнулась ему в грудь.

Разящая сила опрокинула ненца. Он упал на мягкий сырой мох, ощущая торчащий из-под лопаток конец стрелы. Чужое темное небо предстало его глазам, и он вглядывался в его незнакомые очертания, еще не веря, что умирает, что этот низкий свод сомкнётся скоро над окоемом его жизни.

А стрелы все летели и летели над ним. Японский пулеметчик, который сидел в бронеколпаке в десяти шагах от Мунко, всполошенный взрывом, все нажимал и нажимал на гашетку, посылая в ночь слепые очереди трассирующих пуль...