Повесть о моем друге

Электростанция работала с перебоями, Сергей смастерил коптилку: обрезал ниткой бутылку, приспособил старый фитиль, вдыхая страшный отныне и на всю жизнь запах керосина, зажигал спичку...

Уже затих ровный, мерный стук шагов сторожа, прогудели на путях последние ночные паровозы, а он при тусклом свете коптилки все еще читал, никак не мог оторваться от очередной книжицы в мягком переплете – серия похождений Ната Пинкертона, или доморощенного российского сыщика Ивана Путилина, и его не менее знаменитой сыскной собаки – овчарки Треф.

Так и заснул Сергей однажды над раскрытой книгой, забыв прикрутить фитиль, за что был дран матерью по справедливости.

В праздники надо было обязательно посещать церковь. Мать Сергея низко, в пояс кланялась Николе-чудотворцу, шептала, причитала что-то свое, ей одной понятное и близкое.

Грубо нарисованный каким-то местным, убогим богомазом – один глаз прищурен, другой удивленно, широко раскрыт – чудотворец словно заговорщически подмигивал Сережке: «Что, пришел все же ко мне?!»

Под всякими предлогами, любыми правдами и неправдами мы стремились улизнуть от посещения церкви. Матери, конечно, же, сердились на нас: как же в ту пору могло быть иначе?

Но в дни больших праздников Сережку и меня одолевало неслыханное благочестие. Матери наши недоумевали, с чего это их красногалстучные сыновья стали такими тихими да послушными.

Больше других праздников мы любили пасху. Высокий красавец протодьякон (про него шел слух, что был он солистом в опере, с самим Шаляпиным голосом спорил) причащал страждущих, поил с чайной ложечки сладким церковным вином и вручал тонкую, удивительно вкусную просвирку...

Сережка встал в очередь к протодьякону уже в третий раз. Все бы сошло благополучно, да не выдержал он, когда подошел поближе, – засмеялся.

– Ах, нечестивец! – пророкотал протодьякон и, отвлекшись от святого дела, вывел Серегу из очереди, больно ухватив толстыми, в перстнях пальцами покрасневшее его ухо.

Воинствующие безбожники-атеисты нашего городка в ту пору не ограничивались докладами,

лекциями и диспутами. На Успенской горке, в самом центре, ночью взорвали красавец собор, построенный в восемнадцатом веке. Утром на Успенке громоздились развалины. Неубранные, много лет напоминали они о времени грозовом, непримиримом и сложном.

В одной из синагог попытались было устроить клуб с танцами. Но что-то не ладилось у клубных работников. Стояла пустая, заколоченная синагога, вызывая лишь недовольство верующих, а честно сказать, и не только верующих, осуждавших примитивные методы борьбы с религией. (Потом Сергей, комсомолец уже, сказал фразу, которую перегибщики могли – по тем временам – счесть крамольной: «Зачем же стариков обижать? Пусть они со своим богом живут, бабушек разве переделаешь?» Человек принципа – «ничего не таи в душе, всегда будь честен в слове, поступке и позиции» – таким он был всю жизнь.)

...Отцы наши с Сергеем были железнодорожниками, жили мы не только на одной улице, но и в одном дворе. Случилось так, что отцы наши вместе ушли в Красную гвардию и вместе сложили головы в девятьсот девятнадцатом, отбиваясь от наступающих немецких войск. Было нам тогда – одногодкам – по семь лет.

Советская власть даже в те самые тяжкие годы помогала пенсиями семьям красногвардейцев, но пенсий этих хватало лишь на то, чтобы кое-как, впроголодь прожить на ржаном хлебе и селедке от силы дней десять.

Пару лет перебивались тем, что матери распродавали оставшееся после отцов: жалкий скарб, накопленный годами тяжкого труда. Мне, правда, было чуть легче: время от времени помогали многочисленные родственники.

А дружку моему, Сергею, было совсем худо. На руках его больной матери осталась еще трехлетняя сестренка. Наша семья делилась с Сергеем, чем могла.

Хотя Сергей и я – одногодки, но ростом он был на голову выше меня, физически, несмотря на голодуху, значительно сильнее, и когда, бывало, не поладив, мы начинали драку, то я очень быстро оказывался на земле – как правило, с расквашенным носом. Да что я, в нашем дворе и на улице жили ребята куда старше Сергея, но тем не менее всеми верховодил именно он, прозванный «вожаком».

Из-за неурочного труда на приработках – надо было как-то помогать матери – Сергей зачастую засыпал в школе, но тем не менее учился отлично, чем приводил в изумление нашу добрейшую учительницу Александру Афанасьевну Еремееву, которая, всем нам на зависть, очень его любила.

...Одним из главных событий нашего детства была организация первого в городе пионерского отряда имени Владимира Ильича. Секретарем комсомольской ячейки был в ту пору помощник машиниста Николай Крустинсон. Зная организаторские способности Сергея и то уважение, которое мы все к нему питали, комсомольское бюро назначило его вожатым нашего пионерского Отряда.