Вот и Тамагава. Широкая река, вроде Среднего Днепра. По берегам всё ещё тянутся заводы. На свободных клочках земли копошатся рабочие, возделывающие крохотные огороды. Грядки не больше двух метров длины. На них всё тот же вездесущий лук. Внизу, у реки, несколько рабочих, стоя часами в жёлто-бурой воде, разрыхляют дно деревянными ковшами на палках. Выдёргивая из илистого дна ковши, они высыпают содержимое - несколько чёрных, как антрацит, ракушек - в маленький чёлн. Утро прохладное. Синие от холода и от многочасового стояния в воде, японцы терпеливо продолжают свой промысел. Эта добыча - дневной рацион рабочего. Содержание ракушек идёт в пищу.

VI

Японская столица раскрывает перед нами уже знакомую панораму пожарищ. Прошло около года со дня, когда бомбы американцев зажгли деревянные районы Токио. Ещё в Иокогаме мы слышали смешные и горькие рассказы о массовом обучении японского населения борьбе с налётами. Нам рассказывали о наивных играх с верёвочными швабрами и горящими пуками соломы и о хвастливых лозунгах японской противовоздушной обороны, надеявшейся этими швабрами защититься от зажигательных бомб. В то же время эти люди имели в своей столице несколько сот тысяч фанерных зданий - жилище пяти миллионов человек - настоящий пороховой склад, для которого достаточно спички, чтобы превратиться в костёр. Мы въезжаем в Токио и медленно движемся среди пожарища. Полусгоревшие деревья покрылись жидкой листвой, проступила трава между кучами щебня. В собачьих конурах возятся погорельцы. На пустырях торчат, как символ былого величия, несгораемые шкафы. Но и они почернели и вздулись. Постепенно нарастает оживление улиц. Много пешеходов, и ещё больше велосипедистов. Япония - страна велосипедов. Велосипед для японца - то же, что лошадь для монгола. Ездят японцы виртуозно. У многих трёхколёсные велосипеды, приспособленные для перевозки багажа. В багажниках доски для строительства, листы железа, тюки вещей и даже газолиновые баки, наполненные водой. Вдоль одноэтажных магазинов и лавок, чудом уцелевших от огня, снует, стуча сандалиями, серая японская толпа.

Куда делась вся её пестрота? Что осталось от страны утончённой экзотики? Где яркие цвета одежд, хризантемы, гейши, карликовые сады, бумажные фонарики?

Толпа в защитных солдатских френчах и стандартного покроя каскетках движется по уцелевшим тротуарам. Все одеты одинаково: дети, студенты государственные чиновники, рабочие и учёные.

Район Сиба. Он назывался раньше районом книги. Здесь были букинистические лавки, магазины учебников и школьного инвентаря, бумажных изделий и филателии. Сейчас никто не покупает книг. В школах и университетах давно нет занятий. Учащиеся заняты ликвидацией пожарищ и доставкой пищи погорельцам. Не видно уличной торговли.

В Токио много городских вокзалов. Окружная дорога соединяет различные районы города. Останавливаемся у одного из вокзалов. Станция Синагава. Отсюда отправлялись войска на фронт. Деревянные галереи забиты толпами пассажиров. Поезда прибывают ежеминутно. Небольшие составы, по пять - шесть вагонов. Дневной свет с трудом проникает к закрытым платформам. Всюду реклама питательных таблеток и всяческих пищевых эрзацев. Много солдат и офицеров. Солдаты демобилизованы и осаждают поезда, стремясь поскорее добраться домой. Они навьючены до отказа. Командование разрешило им взять с собой всё, что можно унести... Это один из способов сохранить внутреннюю армию. Я видел их всюду - на Синагава, в казармах Сетагая, на сельских дорогах в Хаконэ и в Ацуги.

VII

Среди «реликвий» японской военщины видное место занимает храм генерала Ноги. Этот генерал командовал стотысячной армией японцев, осаждавшей Порт-Артур. Генерал Ноги возведён в ранг богов, после того как он вспорол себе живот, узнав о смерти императора Мейдзи и 1912 году.

Входим в большой тенистый сад. Кричат цикады, эти постоянные нарушители тишины в Японии. Крик их похож на кваканье древесной лягушки где-нибудь на кавказском берегу. И жара совсем кавказская.

В саду толпятся японские солдаты, пришедшие поглазеть на дом генерала и пополоскать зубы священной водой из колодца. Таким способом они, по японским правилам, набираются храбрости не меньшей, чем была у генерала... Через окна видны тонущие в полумраке матовые стены старинных японских комнат. Мебель вишнёвого дерева, живопись на стенах. Вокруг дома-храма деревянная галерея с перилами, пристроенная, очевидно, уже позднее для удобства зрителей. На лестничке парадного входа, на галерее - солдаты. Японский офицер привёл их сюда, хотя армия распущена и набираться храбрости уже поздно. Но у офицера, видимо, свои взгляды и свои планы...

В глубине сада, под деревянным грибом, небольшой каменный колодец. На плите колодца деревянный ковш. Он почернел от времени и местами прогнил. Два молодых солдата благоговейно стоят у колодца. Один из них набрал ковшом воды, пригубил, пополоскал рот и выплюнул. Их лица серьёзны. Это деревенские парни. Они полны веры в то, что храбрость и отвага генерала Ноги переселились в них вместе с ключевой водой.

Я смотрю на их широкие лица и по-детски раскрытые рты и думаю о пресловутых «камиказэ» - японских смертниках, которых японская военщина вербовала среди таких вот тёмных деревенских парней.

VIII

Вот «на, Гинза, - токийские сити, район банков и бирж, магазинов и деловых кварталов. Некогда шумная, весёлая, сверкающая экзотическими нарядами, дорогим шелком, прохладными кафе, где кормили ломтиками осьминогов и белоснежным рисом. Я видел в японской кинохронике былое оживление этого района. Японская пропаганда охотно поддерживала версию о Японии - стране идиллии и мирной красоты. Экзотическая маска, под которой скрывалась подлинная Япония-хищница, была искусно надета и ярко раскрашена. Туристские бюро возили своих клиентов в Хаконэ, к подножию Фудзиямы, и услаждали их слух легендами о любовных самоубийствах и о жертвах, бросавшихся в раскалённый кратер вулкана. Богатые путешественники - «господа из Сан-Франциско» - считали своей непременной обязанностью полюбоваться цветением вишен, послушать мелодичный звон колокольчиков на крышах буддийских храмов, купить дорогое кимоно, расшитое белыми цветами и птицами, выкупаться в горячих источниках отеля «Фуцзи», купить ожерелье из искусственного жемчуга и, наконец, пройтись по Гинзе...

Гинза - не улица, а целый район. В Японии, при всех её потугах походить на Америку, не существует улиц. Их не было в старину, нет и сейчас. Токио разделён на районы. Каждый район, охватывающий большую площадь (в Токио до войны жило 7 миллионов человек), разделён на подрайоны. Подрайоны имеют номера домов. Доставить письмо или придти по адресу не так-то легко. Границы подрайонов перепутаны. Нередко несколько домов имеют одинаковые номера - каждый из них принадлежит другому подрайону. Ничего чет удивительного, если рядом с домом № 17 находится дом № 86, и т. д. Япония консервативна. Она цепляется за старину, одновременно пытаясь быть сверхпрогрессивной. Азиатчина и язычество уживаются в ней с небоскрёбами. Японию мы прозвали «страной наоборот». В Японии движение по улицам по левой стороне, книги перелистываются слева направо, счёт на пальцах ведётся не с мизинца, а с большого, двери открываются в необычную сторону.

Теперь Гинза пуста и безлюдна. Дома зияют чёрными провалами окон и витрин. В магазинах пусто.

Спускаюсь по узкой лестнице в одну из центральных станций токийского метро. Галерея приводит меня в небольшой, затхлый и грязный вестибюль, освещенный тусклыми лампочками. Пустынно и тихо на платформе с низко нависшим потолком. Минут десять жду поезда. Наконец три вагона медленно подходят к платформе. Дело происходит в полдень, но публики мало. Многих районов, с которыми метро связывало центр Токио - Гинзу, - уже не существует в природе. Выхожу на воздух. После могильной тишины метро улица кажется оживлённой. Из-за угла выходит странная процессия: человек десять мужчин и юношей, одетых в национальные одежды, несут шесты с прибитыми лоскутами материи. На лоскутах иероглифы. Впереди барабанщик с там-тамом. Удары там-тама затихают за поворотом улицы. Молча и уныло бредёт за барабанщиком процессия. Таким способом японцы агитируют за сбор средств на восстановление страны.

Улыбка исчезла с японского лица. Об этой улыбке написаны целые трактаты. Улыбка японца восхвалялась как признак благородной вежливости и человеколюбия. Под улыбкой японец скрывает горе, чтобы не огорчить своим несчастием окружающих и не портить им расположение духа. Я не знаю, улыбается ли ныне император, совмещавший занятия ботаникой с мечтами о захвате мира и о японской крыше над всем человечеством. Не знаю, улыбаются ли принцы крови и вдовствующая императрица. Но народ Японии больше не улыбается, я это видел: он узнал, что такое война.

IX

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.