Мы ехали в деревню, по дороге в Иокосуку и заблудились. Жара спадала, но было душно, и хотелось пить. Мы подъехали к крестьянскому двору. Хозяин в лохмотьях и ветхой конусообразной соломенной шляпе возился посреди двора. Его жена, повязанная платком совсем на русский манер, выбивала палкой разложенные на дворе циновки - «тогами». Мы не решились пить сырую мутную воду и попросили груш. Сентябрь - сезон груш, и мы рассчитывали отведать японских фруктов. Хозяин смущённо потупился и ответил, что дома у него нет ни единой груши, все сданы государству. Он предложил нам чаю, и мы утолили жажду. Пока шофер «поил» машину, мы присели в тени на окно дома. Я заглянул внутрь Кроме небольшого комода и статуэтки Будды, перед которой курились свечи, в комнате ничего не было. Японцы - народ без вещей. Один японский писатель объяснил этим обстоятельством ту лёгкость, с которой японцы смотрят на смерть. По словам писателя, ничто не связывает японца с суетным миром, кроме любви к императору. Излишние вещи и имущество не отягощают уход из жизни. Я вспомнил об этой, мягко выражаясь, наивной философии, рассматривая крестьянскую комнату. Это была комната аккуратного, но нищего человека. Нехитрая сервировка, состоявшая из четырех чёрных лаковых чашек и палочек, стояла на подоконнике. Хозяин налил ещё чаю в чёрную чашку и подал мне. Я протянул ему дешевую сигарету. Он жадно схватил её и стал раскланиваться, приподняв с головы свой соломенный «абажур». Он достал из жаровни уголёк, закурил и вкусно затянулся. Уже несколько лет он не курит настоящего табака. Габан забирала армия. Рис, рыбу, груши - всё поедали солдаты. Армия съела Японию. Чем большими были завоевания, тем сильнее голод и лишения. Мы попрощались с хозяином и его женой и поехали отыскивать дорогу.
Солнце уже совсем садилось, когда мы подъехали к чёрным руинам арсенала Хирацука. Перед нами, насколько хватал глаз, лежал лагерь погорельцев. Это был целый город бездомных. Красные лучи заката усиливали зловещую картину. Ни песни не было слышно, ни говора, ни смеха. Даже вездесущие цикады оставили, видимо, это неуютное место. У железных шалашей дымились костры. Женщины готовили обед. Среди развалин стоял интеллигентного вида старик в роговых очках и вытирал полотенцем чашку. Мы двинулись дальше. По дороге, извивавшейся среди чёрного лагеря, пошатываясь, брела женщина. Волосы её, казавшиеся рыжими от заходящего солнца, были взлохмачены и падали на голые плечи. Глаза женщины выдавали её безумие. Она шаталась, почти падала, спотыкаясь босыми ногами о железный мусор. Очевидно женщина эта - обитательница лагеря. Фантазия художника не смогла бы придумать лучшего символа сегодняшней Японии, чем эта женщина, бредущая среди пожарища в лучах заходящего солнца.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.