И тут все узнал Токарев.

Да, приказ из министерства: прекратить работы на лесной полосе, рабочих распустить, леса и землю вернуть тем, кому она была нарезана; и все сделать немедленно, потому что с этой площади пойдет налог в нынешнем же году.

- Налог! - кричал председатель. - Ты понимаешь? Мне этот лес доходу не даст. А какой у нас трудодень? Копейки! Тебе - то горя мало - ты тракторист, у тебя всегда урожай, - да я на тебя не посмотрю!

Он выходил из себя, и неизвестно почему; Токарев не проронил ни слова, он попросту не мог собраться с силами, чтобы что - либо сказать или сделать.

Наконец он заговорил.

- Там было восемь гектаров, - сказал он сам себе о леске - младенце, что был уже выдерган. - Да, восемь гектаров.

Виднелась вместо леска кучка хвороста. Дождь перестал, и с дальнего конца уже заезжала на лесную трассу конная сеялка.

Токарев поднялся на ноги, взял котомку, что была привязана под сиденьем трактора, надел драное пальтишко и, не прощаясь ни с кем, пошел прочь с бугра.

И за оврагом, на участке Барышниковых, все опустело, виднелась лишь одинокая фигура самого бригадира. Иван Барышников брел по дороге. Пробегали знакомые илекские машины, приглашали сесть, подъехать - отказывался. И все шел и все думал о том, что же произошло. Рядом с дорогой тянулась в бесконечности лесная полоса, и в одном месте пастух уже смело загонял в нее стадо быков. Подняв кулаки, Барышников побежал на выручку. С проезжей грузовой машины выскочили люди и тоже побежали к стаду; позади всех прыгал одноногий инвалид и потрясал костылем.

Такой выдалась ранняя весна 1953 года.

IX

Доктрину Докучаева молодые люди представляли просто. Леса выбрасывают в воздух титанические громады влаги, встают на пути суховеев; ударившись в зеленую стену, знойный поток «ломается». Далее ослабленные потоки горячего воздуха встречают на своем пути новые преграды лесных полос, теряют губительную силу и, наконец, совсем гаснут. Увлажненный воздух течет по облесненным полям.

На доктрине Докучаева был основан замысел лесной полосы Вишневая - Каспий. И все же в ее обосновании, как доходили слухи до молодых строителей лесов, обнаруживались какие - то уязвимые места. Какие? Никто не мог сказать ничего определенного. Да и что можно было сказать? После того, как комсомольцы направились к Вишневой, лесная полоса начала отвечать всем требованиям жизни, и нельзя было выступать против нее, не рискуя пойти против самой жизни.

Как ни пыталась Валентина объяснить происшедшее, ей это не удавалось, и она видела лишь какую - то непонятную силу. Постоянно бредился ей сон, будто ворвался неведомо откуда и поражает комсомольские леса ураган: вырывает леса с корнем, несет в тучах пыли не окрепшие еще деревца, срывает палатки и вешки, разбрасывает людей во все стороны, а вокруг все залито огнем, и земля кипит. Валентина видела в этом ужасном сне себя: ураган гонит ее в какую-то тьму, и никак нельзя остановиться. Она мучилась, звала во сне подруг и, просыпаясь, долго не могла придти в себя.

Постепенно кошмары утихли - пламя поблекло, остыло и, наконец, угасло совсем. Валентина уже спокойно могла размышлять о том, что произошло на лесной полосе. Объяснений она так и не нашла, но успокоилась, решив, что комсомольские леса погибнуть не могут. Для такого вывода у нее было достаточно веры в жизнь.

И она даже как-то оздоровела после этого, подняла голову, стала смотреть людям в глаза прямо и без боязни. Правда, она еще больше замкнулась, захлопнула свое сердце для всего, что было ранее ей милым: песни, подруги, сельские вечера, куда ей раньше все - таки удавалось попадать, - все это отодвинулось и словно затонуло в тумане.

Дни ее проходили все там же: на ферме, в степи.

После того, как рабочие лесной полосы были уволены, Валентина вернулась в Красный Холм, в свой колхоз имени Буденного. Бригадир - он все помнил и ничего не забыл - вначале перепугался, кинулся было угождать Валентине: ведь она была героиней, ее имя повторяли газеты несколько лет! Но затем он увидел, что девушка уже не та, какой она была, что она сокрушена и теперь уже не опасна. Тогда он подсчитал все обиды, которые претерпел от нее, стеснения, неудобства, причиненные Валентиной, когда надо было отчитываться строго за каждый литр молока, не упускать ни одной десятой процента плана и прочее, и прочее. И он начал платить Валентине сторицей. Штраф, вычеты так и сыпались на Валентину, а она, казалось, ничего не замечала. Наконец бригадир поднял кулаки. Валентина плюнула ему в лицо. И кулаки - здоровенные, каменные - опустились на нее...

Заступиться оказалось некому. В селе Красный Холм были и прокурор, и милиция, и суд, и множество другого разного начальства, но заступничество, видно, не почиталось должностной обязанностью.

Жизнь шла так, будто ничего и не случилось. Валентина продолжала жить на ферме. Лишь изредка наведывалась она к матери: далеко было, да и времени не хватало. Валентина с жадностью набрасывалась на всякую работу, боясь тех минут, когда вновь возникали в памяти картины комсомольских лесов, когда приходил к ней шум листвы и будто наяву видела она нескончаемую дубраву, как стремнину, с шумом и рокотом идущую к морю.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.