Г. КОБЛОВ. Садитесь, Сергей, и давайте забудем, что я генерал, пусть даже и в отставке, а вы рядовой. Представьте, что перед вами просто человек, проживший долгую жизнь, а вы в нее только вступаете, тогда и разговор у нас пойдет интереснее. Тем более что общего у нас с вами немало, ведь судьба наша по большому счету начиналась с одного рубежа, одинаково дорогого и мне и вам, священного для миллионов других людей, верно?

С. МАЛАШКЕВИЧ. Верно, товарищ генерал... Простите, Григорий Петрович. Знаете, как-то непривычно обращаться к человеку, носящему погоны, просто по имени...

С. КОБЛОВ. В таком случае считайте, что это мой приказ.

С. МАЛАШКЕВИЧ. Есть, Григорий Петрович... Помню, как однажды, выступая перед нами – тогда совсем молодыми солдатами, вы сказали, что каждый человек сам выбирает себе судьбу. Так вот, мог ли я предполагать, что мне когда-нибудь доверят пост № 1! Ведь ничего необыкновенного в моей доармейской биографии не было, все, как у других, – школа, техникум, потом вот служба.

Г. КОБЛОВ. Когда я это говорил, то имел в виду не место нашей работы или службы, военный человек их, конечно же, не выбирает, а те нравственные принципы, которыми мы вообще руководствуемся в жизни.

Одни, следуя этим принципам, честно выполняют свой гражданский долг перед страной, не ищут личных выгод, не бегают от тяжелой работы, а в трудный для Родины час первыми встают на ее защиту. А кто-то, к примеру, живет приспособленцем. Так вот, избрав для себя первое, вы избрали тем самым судьбу не просто трудную, но и счастливую, потому что это судьба патриота, человека высокой идеи. Служба в Кремле – дело не только почетное, но и очень ответственное. Но если вам поручили охранять Мавзолей Ильича, значит, вам Доверяют, Сережа. Ведь вы – наши преемники, наша надежда, плоть от плоти нашей. Это только вам кажется, что не было случая проверить вашу гражданственность, был, иначе страна не оказала бы вам столь высокого доверия.

С. МАЛАШКЕВИЧ. Все равно начало наших биографий не поставишь рядом с вашей юностью. То, что нам кажется важным в них, вам покажется наверняка не очень значительным.

Г. КОБЛОВ. Например?

С. МАЛАШКЕВИЧ. До армии я учился в Минском автомеханическом техникуме. Один раз в неделю наша группа после занятий шла в цеха автозавода и работала на различных участках. Это было по инициативе комсомола и вне всякой учебной программы. По подсчетам экономистов, только одна наша группа «делала» ежегодно 2 – 3 мощные машины, если суммировать количество нашего труда. Мы просили отправлять их в зону Нечерноземья, так сказать, сверх плановых поставок. И их действительно отправляли. Мы проверили специально...

Г. КОБЛОВ. Почему же вы считаете, что это покажется мне незначительным? По-моему, то, что вы делали, – прекрасно. Нечерноземью нужны машины, и вы стремились помочь в меру своих сил решению государственной задачи. В этом проявился ваш патриотизм, нравственная зрелость.

С. МАЛАШКЕВИЧ. Но разве сравнишь это с тем, что делали для страны вы в своей юности.

Г. КОБЛОВ. Зачем сравнивать? Тогда было иное время. Задача, стоявшая перед нами, была – защитить завоевания Октябрьской революции. Патриотизм каждого мерялся степенью его участия в борьбе с врагами. С тех пор прошло почти шесть десятилетий. Изменилось время – изменились задачи. Но мерой патриотизма осталось участие каждого из нас в решении проблем, которые партия считает первоочередными. Развитие Нечерноземья – именно такая... Но задачи могут меняться. Не хочу об этом говорить, но ведь если Родина окажется перед лицом военных испытаний, место каждого патриота опять будет в строю.

С. МАЛАШКЕВИЧ. И все-таки вам повезло, Григорий Петрович. Вы прошли гражданскую войну, сражались на фронтах Великой Отечественной, вы видели Владимира Ильича Ленина, говорили с ним. Вы делали историю, о которой мы знаем только из книг, кинофильмов и от вас, писавших первые страницы нашей советской истории. О такой судьбе можно только мечтать.

Г. КОБЛОВ. Да, мне повезло. Повезло в том, что сражался за Советскую власть, потом охранял ее с оружием в руках и вновь сражался с ее врагами. Да, я был счастлив счастьем солдата и коммуниста, потому что служил Родине. Но не забывайте, Сергей, что в жизни моего поколения были не одни только радости. В боях мы теряли товарищей, близких, теряли учителей, а потом – учеников. Но ни одно горе, пережитое нами, не сравнится с тем, что испытали мы в январе 1924 года, когда не стало Владимира Ильича Ленина. До сих пор я спрашиваю себя: «Почему ушел из жизни он, почему не кто-нибудь другой, не я, наконец?!» Какая это все-таки была чудовищная несправедливость. Мы, видевшие Ильича рядом с собой, жившие его именем, особенно остро чувствовали безвременность его смерти.

Мне и моему товарищу, курсанту Арсению Кашкину, было доверено сопровождать тело Владимира Ильича к Мавзолею и первыми встать на его охрану. 27 января в 16 часов пост у Мавзолея Ленина стал главным постом в нашей стране. Так вот, я помню, что мы с Арсением стояли по стойке «смирно», как этого требовал Устав, и хотя нас предупредили – сдерживайтесь, вы не имеете права на слабость, мы плакали так же, как и все, кто находился в эти минуты на Красной площади. Сдерживаться было выше наших сил.

С. МАЛАШКЕВИЧ. Тогда вы, кремлевцы, дали клятву всегда и во всем быть верными заветам Ленина, его идеалам. Об этом есть запись в нашей комнате «Боевой славы»...

Г. КОБЛОВ. Верно. Но такую клятву дали в январе 1924 года не одни мы, клятву на верность ленинским идеям дала вся страна, все честные люди Земли. С того дня мы сверяли каждый свой поступок в жизни со словами той клятвы. И первой, самой высокой инстанцией, которой мы мысленно докладывали о выполнении очередного поручения партии, был пост № 1. А сейчас мы отмечаем 60-летие Великого Октября. Шесть десятилетий борьбы, работы, дерзаний, побед. И это, на мой взгляд, главное доказательство того, что все мы, советские люди, сдержали слово, которое дали Владимиру Ильичу Ленину.

С. МАЛАШКЕВИЧ. Традиция, заложенная вами в двадцатые годы, – докладывать Владимиру Ильичу Ленину о самых важных свершениях наших – жива и ныне. Причем это происходит не только в торжественные дни, но и в обычные. И мы, часовые Мавзолея. невольные этому свидетели. Мы могли бы рассказать немало о тех, кто приходит к Мавзолею. Разные люди, и одеты они по-разному, и говорят на разных языках. Но они схожи между собой в главном, в той гордости, с которой рапортуют о своих делах. Недавно, в день принятия Конституции СССР на Красной площади собрались москвичи. Люди радовались, , поздравляли друг друга с великим праздником. Они несли в руках транспаранты с цифрами их трудовых рапортов, и эти цифры красноречивее любых слов говорили об огромном энтузиазме людей, их гордости за свою страну, принявшую самый гуманный, самый человечный Закон в истории народов. Запомнилось мне и еще несколько случаев...

Г. КОБЛОВ. Интересно, расскажите.

С. МАЛАШКЕВИЧ. Однажды к Мавзолею пришли три военных летчика: капитан и два старших лейтенанта. Капитан слегка прихрамывал. У всех троих на кителях блестели ордена Красной Звезды, совсем еще новые. Они стали по стойке «смирно», приложили руки к козырькам и стояли так минуты две молча, а потом ушли. Я запомнил их очень хорошо, особенно их лица, сосредоточенные и торжественные...

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.