Пост №1

Г. КОБЛОВ. И вы предположили, что все трое получали в Москве награды за выполнение какого-то трудного задания командования?

С. МАЛАШКЕВИЧ. А почему бы и нет?

Г. КОБЛОВ. Возможно. Ну, а еще?

С. МАЛАШКЕВИЧ. Как-то я заступил на свой пост в пять утра. В это время обычно на Красной площади людей почти нет. Вдруг к Мавзолею колонной подходят человек пятьдесят юношей и девушек в штормовках, в кедах, с рюкзаками. Они построились, и одна девушка, видимо, их комиссар, начинает перечислять все, что их отряд сделал за время трудового семестра: сколько установлено опор, сколько построено домов.

Г. КОБЛОВ. Что ж, они были вправе прийти на Красную площадь со своим рапортом, их трудовой семестр – это их участие в коммунистическом строительстве. Опоры – начало, через несколько лет они придут и доложат о возведенных ими атомных электростанциях или гигантских металлургических комбинатах.

С. МАЛАШКЕВИЧ. Я никогда не забуду 9 мая. У Мавзолея стояли тысячи людей. Большинство из них были уже пожилые, и, даже не глядя на их ордена, было понятно, что это бывшие солдаты, ветераны. Фронтовики смотрели придирчиво и строго, словно спрашивали, какие вы, ребята, может ли на вас положиться Родина в трудную минуту, о чем вы думаете сейчас?

Г. КОБЛОВ. О чем же вы думали, Сергей, чувствуя на себе их взгляды?

С. МАЛАШКЕВИЧ. Честное слово, больше всего в такие минуты мне хочется, чтобы нам, сегодняшним солдатам, верили. И хочется доказать на деле, что мы не подведем.

Г. КОБЛОВ. А ведь я тоже был 9 мая на Красной площади. Вместе с фронтовым товарищем. И, надо сказать, вы, Сергей, в чем-то правы, мы действительно смотрим на вас, современных солдат, как отцы смотрят на сыновей, передавая им дело всей своей жизни. Смотрим строго. Но никогда не сомневаемся в вашем мужестве, в вашей убежденности и стойкости.

С. МАЛАШКЕВИЧ. Спасибо. Но вы ведь так пока и не рассказали, как стали кремлевским часовым, каким был ваш путь сюда, к Мавзолею?

Г. КОБЛОВ. Долгим и нелегким. Он начался еще в первую мировую войну. В феврале 1917 года я был избран товарищами председателем ротного солдатского комитета и впервые познакомился с большевиками. Постепенно втянулся в агитационную работу, читал труды марксистов, статьи Ленина. Осенью 1917 года наш полк, считавшийся большевистским, был объявлен вне закона. Нас окружили пулеметные команды и собрались было расстрелять всех до одного, но революция в Петрограде отменила приговор Временного правительства. И с проходным свидетельством, в котором рукой командира полка было написано «участник смуты и бунтарства» я поехал домой. Но скоро понял, что мое место в рядах солдат революции и добровольцем вступил во 2-й Киргизско-каракалпакский партизанский отряд, позднее слившийся с отрядом красных мадьяр, которым командовал товарищ Винерман – храбрый и волевой человек. Винерман был для меня не просто командиром, а первым духовным наставником, примером беззаветного служения делу революции. Погиб он как герой в одной из схваток с белоказаками.

Прошел я с отрядом по степям Самарской, Уральской и Астраханской губерний, участвовал в ликвидации крупной банды Сапожкова. Закончил гражданскую заместителем военного комиссара кавалерийского дивизиона...

С. МАЛАШ КЕВИЧ. Простите за то, что перебиваю. Но вот такой вопрос, Григорий Петрович. Вам, наверное, не раз приходилось встречаться с врагом лицом к лицу...

Г. КОБЛОВ. Конечно.

С. МАЛАШКЕВИЧ. Вам было когда-нибудь страшно?

Г. КОБЛОВ. О страхе в момент боя думать некогда, надо драться. Но вот когда бой закончится, то тут,

бывает, начинает колотить дрожь. А вообще все зависит от цели, ради которой страх надо преодолеть. А цели выше, чем наша, не было и нет.

Догнал я как-то в поле белоказачьего офицера. Повернулся он ко мне, видит, что я один, оскалил зубы, кричит: «Принимай смерть, красная собака!» Вынул шашку. Сшиблись мы с ним один на один... Моя взяла. Я знал, что должен его одолеть, потому что я был солдатом революции, а он ее врагом.

С. МАЛАШКЕВИЧ. Был как-то у меня случай. Ходили мы с ребятами из техникума в поход на лодках по одной северной реке. Однажды днем вдруг услышали детский крик: по реке, навстречу перекатам, гнало течением плот. А на нем двое мальчишек лет десяти. Мы мгновенно сообразили: если плот сейчас не остановить, его разобьет о камни, ребята могут погибнуть. Не сговариваясь, мы втроем прыгнули в воду и поплыли наперерез. Успели в самый последний момент, плот был метрах в пятидесяти от перекатов. Общими усилиями выгребли к берегу. Мальчишки оказались местными. Когда они успокоились, то рассказали, что просто решили попутешествовать. Сижу я тогда, мокрый, на берегу и думаю: а ведь нам повезло, ведь преспокойно могло самих снести течением к камням, и чувствую, по спине мурашки забегали, и не от холодной воды...

Г. КОБЛОВ. Шут с ними, с мурашками, не в них дело, главное, что вы тогда не растерялись и не думали о себе. Человек идет на риск во имя спасения другого не колеблясь в том случае, если он дорос для смелого и благородного поступка духовно. Мужество – это, если хотите, еще и следствие высокой сознательности, человеколюбия...