Вячеслав в музее не гость. Он член Совета, общественный экскурсовод. Вот и сейчас его окружают ребята. Для них, как и для Боброва когда-то, путь на ВТЗ начинается отсюда.

– Вячеслав Иванович, а вы видели первый трактор?

– А правда, что наш завод во время войны под огнем танки выпускал?

– Скажите, Вячеслав Иванович, трудно быть бригадиром?

– А вы молотом спичечную коробку закроете?

Под градом вопросов, под пристальными ребячьими взглядами, ждущими ответа, немудрено растеряться. Но, смотрю, Слава Бобров чувствует себя вполне спокойно. Недаром и нынче все дворовые пацаны тянутся к нему. Есть, видимо, в Боброве педагогическая жилка. Советовали даже учиться на педагога, да он выбрал политехнический.

– Темп, Володя, темп!

Клещи выхватывают раскаленную поковку из белесого пламени, стайка золотистых брызг порхнула над печью, движения подручного выверены до сантиметра, миг – и поковка вставлена в «ручей», за ней вторая, третья.

Горячековочная машина через каждые шесть секунд, ворча и содрогаясь, выплевывает готовую деталь. Багровый, сочный по цвету металл медленно, остывая, твердеет, гаснет. Будто на фотобумаге, опущенной в проявитель, проступают в нем резкие, граненые очертания торцового ключа, пожалуй, самой сложной детали, которую можно отковать на ГКМ.

«Научишься ключ работать, считай, что ты кузнец» – так говорил Яковлев Славе, когда тот пришел в цех.

Да, не задержался демобилизованный младший сержант в токарях. Дядя, Бобров Николай, двадцать лет отработавший в кузне, сказал ему, хлопнув широченной ладонью по спине:

– Ты, парень, к нам давай, в кузнечный. У огня будешь, характер откуешь, кузнец – настоящая мужская профессия. И заработок опять-таки подходящий. А тебе после армии одеться-обуться надо. Красавец ведь! – И вздохнул с шутливым сожалением. – Вот только девчат у нас в цехе не густо, на стороне придется невесту искать.

Как раз в этом дядя ошибся. В кузнечном познакомились они с Валентиной. Тоненькая русоволосая инженер-экономист проходила по цеху быстро, не глядя по сторонам, прижимая к себе пухлую папку с бумагами. «Гордая, – помнится, сказал кто-то, – даже взглядом не подарит».

Как-то, уже после свадьбы, Слава спросил ее: «И вправду от гордости не смотрела на нас – все бегом и бегом?» «Да что ты, – искренне удивилась Валя. – Просто боялась я. Кругом огонь, грохот, работа такая тяжелая, а я тут с бумажками иду... Совестно как-то было...»

В кузнечном цехе сложилась жизнь Боброва. Через год его выбрали освобожденным секретарем цеховой комсомольской организации.

– Вот где горячая работенка была, – вспоминает Вячеслав. – Я приходил в цех вместе с первой сменой. А уходил со второй. Но случалось, выкрою минутку, подойду к кузнецам: «Дайте у молота постоять». «Попробуй, – отвечают, – не разучился ли».

Разучиться не разучился, а скучал по своей кузнечной работе – это точно. Оттого старался почаще бывать в цехе, возле рабочих мест, где грохот, огонь, дымный, горчащий запах теребили и успокаивали душу.

– Мне снова повезло. Секретарем партбюро избрали Анатолия Ивановича Яковлева. Так что я вроде по новому кругу к нему в ученики попал. «Ты, Слава, учись человека слышать, – говорил он. – Не просто слушать его, а слышать, что в нем живет: сомнения, радость, обида, одиночество». Не сразу, а все же понял я, что имел в виду Иваныч. Не хватает у нас порой терпения вглядеться в человека, все бегом, на ходу. Остановиться надо, помолчать, прислушаться друг к другу...

В тот год его приняли в партию. Одним из рекомендовавших был Яковлев.

Бобров не ведет дневника, но от случая к случаю записывает наблюдения, неожиданные мысли – словом, «над листом бумаги размышлять сподручнее».

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.