БИЛЕТ Сей дан села Тригорского людям: Алексею Хохлову росту 2 арш. 4 вер. волосы темно-русые, глаза голубые, бороду бреет, лет 29, да Архипу Курочкину росту 2 ар. 3 1/2 вер. волосы светло-русые, брови густые, глазом крив, ряб, лет 45, в удостоверение что они точно посланы от меня в С. Петербург по собственным моим надобностям и потому прошу Господ командующих на заставах чинить им свободный пропуск.

Перед тем как поставить число, он задумался: не лучше ль пометить более ранним числом, когда о смерти царя еще не было слуха? Так будет лучше, чтоб избежать подозрений... И он пометил «билет» концом ноября.

С улыбкой, припоминая почерк Прасковьи Александровны, Пушкин свободно, легко подписался на документе: «Статская советница Прасковья Осипова» - и приложил собственную свою печать.

Ночью ему неважно спалось и привиделся дед Ганнибал, шагавший между дерев. Однако ж с утра призвал он Архипа и отдал все необходимые распоряжения.

Так все пути к отступлению были отрезаны. Он волновался не только близким свиданием с Керн. Он вспоминал и Горчакова: тот мог бы не говорить, но если сказал, так и сделает: достанет ему паспорт в чужие края. Когда он, однако же, ясно представил себе, что покидает Россию - как будто привычная мысль! - то все ж холодок пробежал по спине. И что вообще сейчас в Петербурге? Он знал хорошо, чем бывает чревата пора междуцарствия.

Архип уложил, тайно от всех, мужицкий наряд для своего барина. Пушкин знал, кому можно довериться, когда будет он сам выступать в роли «Алексея Хохлова». Даже и няня не была посвящена в эту тайну. Ей он сказал, что поедет в Псков на своих и чтобы тригорским также сказали, буде запросят.

- Да так ли уж надобно ехать? - опросила старушка, и в самом тоне ее была различима тревога.

Пушкин в ответ ничего не сказал, но заботливый этот вопрос и беспокойство, в нем прозвучавшее, сопровождали его всю дорогу. Издали вскоре они увидали, как им в тележке пересекло дорогу лицо духовного звания в монашеской, черной одежде.

- Не иначе, как случай предвидится, - сказал, обернувшись Архип. - Поп на пути - не к добру!

- Ну, я их часто встречаю, - отозвался с неудовольствием Пушкин: он и сам предпочел бы не встретить на дороге попа.

Выехали они в сумерках с точным расчетом - через три дня (ехать не на почтовых) в такую же пору попасть в Петербург. Вечер был глух, и лошади то и дело поводили ушами и настораживались. Было невнятно на душе и у Пушкина. Первый тому показатель был этот поп. Он на него и не обратил бы внимания, будь в другом настроении сам, но он знал хорошо, что приметы только тогда и смущали его, когда смущение это уже пребывало в нем самом. Ехать ли дальше? Кто его гонит? Не ложное ли одно беспокойство? Что, собственно, нового произошло? Керн? Конечно, чудесно встретить ее тотчас по приезде, но... И вовсе недавно писал через Плетнева запросы друзьям... Отчего же и не подождать? «Да так ли уж надобно ехать?..»

- Что это там?

- Заяц дорогу перескочил.

- А знаешь что, Архип?..

- Слушаю, барин.

- Нет, ничего...

Пушкину стыдно было признаться: в зайца он верил даже сильней чем в попа. Приметы, одна за другой, ложились на собственную его неуверенность. И, чтобы развлечься, он стал представлять охоту и псарню. Как отъезжал этот муж, про которого рассказывал Рокотов, со своей сворой борзых:

«Пора, пора! Рога трубят;

Псари в охотничьих уборах

Чем свет уж на конях сидят,

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.