Всякого, кто вчитывается в письма, дневники и воспоминания современников Пушкина и вдумывается в обстоятельства гибели поэта, невольно охватывает тревожное и гнетущее ощущение рокового недоразумения, непоправимой ошибки или недоговоренной, утаенной правды.

Я живо помню момент, когда впервые прочел горькие строки в письмах Вяземского о смерти Пушкина:

«Ясно изложить причины, которые произвели это плачевное действие, невозможно, потому что многое остается тайным для нас самих, очевидцев. Адские козни опутали их (Пушкина и его жену) и остаются под мраком. Время, может быть, раскроет их.

Чем больше думаешь об этой потере, чем больше проведываешь обстоятельства, доныне бывшие в неизвестности и которые время начинает раскрывать понемногу, тем более сердце обливается кровью и слезами. Адские сети, адские козни были устроены против Пушкина и жены его. Раскроет ли время их вполне или нет, - неизвестно.

Пушкин и его жена стали жертвами гнусной западни». Эти строки прозвучали как призыв в глухом лесу, как крик о помощи, - нет, скорее, о мести. Значит, Пушкин - не жертва собственной ревности, а жертва каких - то «темных махинаций». Это замечательное ощущение, когда старый документ вдруг заговорит живым голосом, когда его строки неожиданно как будто адресуются прямо тебе самому, является моментом высокого волнения, чистейшей творческой радости.

Так я пришел к новому пониманию гибели поэта.

Все современники высказывали убеждение, что завязкой драмы были «анонимные письма».

«По городу распространились письма, в которых его называли первым после Нарышкина рогоносцем. На душе писавшего или писавшей их - развязка трагедии: с тех пор он не мог успокоиться».

«Они отравили сердце Пушкина смертельным ядом. Он должен был выбросить этот яд, хотя бы вместе с своей кровью».

Так писали ближайшие друзья, свидетели драмы, Тургенев и Вяземский.

Почему же Пушкин был так болезненно уязвлен этим пасквилем? Ведь Дантес открыто ухаживал за его женой два года, и любой пошляк мог доставить себе низкое удовольствие поглумиться над поэтом? И что означает намек на сходство положения Пушкина и Нарышкина, подчеркнутый Тургеневым?

Намек этот достаточно прозрачен: Нарышкин был мужем известной красавицы, официальной фаворитки Александра I. Значит, диплом намекал на измену жены поэта не с Дантесом, как принято было думать, а с Николаем I. Теперь понятно, почему Пушкин сходил с ума от стыда и бешенства, почему дуэль и смерть Пушкина привлекли такое внимание иностранных представителей, высшего света, двора и 3 - го отделения и почему обстоятельства, приведшие к ним, всячески замалчивались.

Распространение подобного пасквиля было, конечно, не гнусной забавой случайного пошляка, а орудием злонамеренной придворной интриги.

Драма Пушкина из личной, семейной, становилась общественно - политической. Гибель Пушкина волнует нас не только как утрата любимого поэта, но и как преступление самодержавия и придворной среды, которое должно быть раскрыто пред судом истории.

В свете такого понимания драмы Пушкина особое значение приобретает знаменитое письмо Пушкина к голландскому посланнику, барону Геккерну (приемному отцу Дантеса), явившееся непосредственной причиной дуэли и смерти поэта: в ответ на это письмо Дантес вызвал поэта на дуэль в тот же день, 26 января 1837 года.

Копию своего письма Пушкин прочел секундантам перед дуэлью и вручил ее Данзасу на случай, если будет убит. Несомненно, он желал гласности, апеллировал к общественному мнению.

В этом письме Пушкина не говорится, однако, ничего о подлом пасквиле. Между тем два месяца назад Пушкин счел своим долгом официально заявить Бенкендорфу, что составителем пасквиля является посланник. Через два дня поэт был вызван к Николаю I, который обязал Пушкина воздержаться от обвинений Геккерна. Этим и объясняется, почему в январском письме к посланнику ничего не говорится о пасквиле. Однако еще до этого свидания, уже в середине ноября 1836 года, Пушкин написал какое - то письмо Геккерну. Он прочел это письмо Соллогубу. «Губы его задрожали, глаза налились кровью, - вспоминает Соллогуб, - он был страшен». По-видимому, первоначально Пушкин хотел обличить посланника в глазах света и двора, огласив свое письмо на каком - нибудь собрании. Он был вынужден отказаться от этой мести.

Понятно, как значительна для нас утрата этого первоначального обличительного письма Пушкина. Не сохранилось ли хотя бы следов ого в каких - нибудь черновиках?

После смерти Пушкина в корзине под письменным столом подобрали клочки голубоватой почтовой бумаги, исписанной почерком поэта Достаточно было беглого взгляда, чтобы убедиться, что это были клочки письма к Геккерну. Друзья поэта разобрали их себе на память. Один из хранителей, вероятно, Одоевский подарил свою часть клочков небезызвестному историку Заблоцкому, а тот, в свою очередь, передал их (в 1870 году) редактору «Русской старины» Семевскому, который понял, наконец, значение этих драгоценных обрывков. Он подобрал их один к другому, как составляют складные картинки. В результате составилось два письма по четыре страницы каждое, но с большими пробелами. Семевский не решился восполнить недостающий текст или хотя бы предположительно осмыслить оборванные фразы, несмотря на то что письма представляли две редакции одного и того же письма, притом очень близкие. Не удивительно, что при таком механическом подходе Семевский прочел многие слова неверно, другие не разобрал вовсе.

Между тем содержание этих писем далеко не совпадало с окончательной редакцией письма, отправленного Геккерну. В них приводились подробности об ухаживаниях Дантеса и об отношении к ним поэта. В них заключались признания и требования, отсутствующие в последнем письме. В них, наконец, давалось какое - то объяснение оскорбительному пасквилю. Ясно, что их необходимо прочесть по возможности точно и полно.

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• 4
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.