После отъезда супругов Керн из Тригорского Пушкин долго ничего не получал от Анны Петровны. В последних словах она ему обещала, что покинет мужа и переселится в Петербург, а он поклялся, что тотчас же приедет в столицу свидеться с ней. Однако же дни шли за днями, а никакого движения не было, и не было никаких перемен в личной судьбе его. «Движения нет», - думал он про себя, вспоминая свои же стихи. И внезапно движение настало: всплески его докатились и в псковскую глушь.

Столица была без царя, уехавшего с больной женою на юг, и Пушкин подумывал: «Подольше бы он не возвращался, легче будет проникнуть в столицу». Он ждал только знака от Керн. Но почта молчала. В Тригорском в последние дни было также невесело. Осипова простудилась, у нее было рожистое воспаление на лице. Но сквозь безмолвие стали сперва доходить смутные слухи, что и сам царь заболел, а потом на деревенскую скуку пало событие - известие с смерти царя в Таганроге.

Пушкин стоял у себя в зале один. Зима наступала холодная, но, как и в прошлом году, совершенно бесснежная. Няня топила теперь, и он кое - когда сюда заходил покатать шары на бильярде. С поднятым кием, на стук он ответил:

- Войдите!

- Записка от барыни Осиповой.

Пушкин отложил в сторону кий и принял от няни записку. Она была коротка, и он быстро ее пробежал. Резким движением, изогнувшись, как кидаются в прорубь, он внезапно нырнул под бильярд и вынырнул с другой стороны. Няня глядела на него с испугом, сам Пушкин едва ли понимал, что он делал. Он был потрясен всем своим существом, и, очевидно, какой - нибудь стремительный жест, эта разрядка возникшего напряжения, был для него необходим: как если бы так он именно вынырнул в новую жизнь. На лице его быстро менялись противоречивые чувства. Так он постоял и, оглядевшись, с изумлением увидел няню, как будто она только что появилась пред ним. У нее было испуганное, спрашивающее лицо.

- Няня, я еду... Ура!

Няня была готова заплакать, но он ее затормошил и завертел с собой по комнате.

Тотчас же, однако, из Михайловского он не поехал, хоть и очень его подмывало. Не тряхнуть ли сначала друзьями? Он был возбужден: царь был другой! ««Ради бога, не просить у царя позволения мне жить в Опочке или в Риге; черт ли в них? а просить или о въезде в столицы или о чужих краях. В столицу хочется мне для вас, друзья мои, хочется с вами еще перед смертью поврать; но, конечно, благоразумнее бы отправиться за море, - что мне в России делать?» - так он писал Плетневу, начиная письмо: «Милый, дело не до стихов...» Он ждал, что теперь, при императоре Константине, изменится многое, и выражал эти мысли Катенину: «Как верный подданный, должен я, конечно, печалиться о смерти государя, но, как поэт, радуюсь восшествию на престол Константина I, в нем очень много романтизма...» «К тому же он умен, а с умными людьми все как - то лучше». Так, в рассуждении ума, не забыл - таки «добрым словом» помянуть покойного императора...

Но пришло, наконец, письмо и от Керн. Она присылала в подарок ему полного Байрона и извещала, что с мужем она порвала и уезжает совсем в Петербург. Сердце забилось у Пушкина. Итак, она теперь будет одна... Но заботливо он подумал и о деньгах: жить одной нелегко! И спешно послал ей стоимость книг. Он очень ее благодарил и выражал надежду, что «перемена, только что происшедшая», приблизит его к ней. «Опять берусь за перо, чтобы сказать вам, что я у колен ваших; что я все люблю вас; что иногда ненавижу вас; что третьяго дня говорил про вас ужасные вещи; что я целую ваши прелестные ручки; что снова целую их в ожидании лучшего, что больше сил моих нет, что вы божественны», и т. д.

И действительно, сил больше не стало. На именинах у Анны было много народу. Но он сидел меж гостей и думал свое. Только один рассказ о происшествии, недавно случившемся по соседству, в Новоржевском уезде, занял его внимание.

Иван Матвеевич Рокотов рассказывал его длинно, витиевато, с подробностями. Однако же самое происшествие было забавно. Муж уехал на охоту, а молодая жена приняла проезжавшего мимо молодого и красивого путешественника. У него сломалась коляска, и его оставили ночевать. Ночью он совершил вылазку, но получил пощечину от хозяйки.

- Нападение было слишком внезапным! - лукаво добавил рассказчик, как бы в пояснение.

Пушкин слушал и улыбался, но мысли его были совсем о другом. Он поднялся и прошел к Прасковье Александровне, все еще не выходившей к гостям.

Она его приняла. Лицо ее было забинтовано, но она накинула на голову шаль, чтобы не пугать гостя. Как обычно в последнее время, они заговорили о положении в Петербурге.

- Вот Арсения нынче отправила с яблоками. Жду новостей, как вернется.

Пушкин подумал: «Вот жаль, что уехал уже!» - и, следуя своим мыслям, начал расспрашивать Осипову, как она делает, отправляя людей в Петербург.

- А как? Очень просто. Пишу им билет, приметы, года и ставлю печать.

«Пишу им билет...» Как это просто! На возвратном пути, вспоминая побег Гришки Отрепьева, он говорил сам себе: «А что в самом деле, почему б и не выступить этаким самозванцем?»

И дома, лишь изменив несколько почерк, быстро составил он на себя и на Архипа - садовника отличный «билет»; предварительно глянул в зеркало и убедился, что лет себе надо прибавить.

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.