Помнят: ...замолчали волосовские колокола

Диспут начался лекцией, поверхностной и скучной. Несколько минут ребята и девушки слушали внимательно, затем родился где-то в углу приглушенный шумок, пошел гулять по залу, заставляя лектора напрягать голос и прерываться, чтобы постучать по графину. «У меня так не будет»,— подумал уверенно отец Владимир и словно примерился к сцене: нет, он не станет за трибуну, он выйдет к самому краю сцены, и зал затихнет...

И те наивные доводы из скучных лекций и скучных брошюр, которые шевельнутся в ответ на его слова, он нейтрализует прежде, чем они будут высказаны...

Отец Владимир сидел, свободно откинувшись на спинку кресла, поглядывал по сторонам. В публике тихо пересмеивались, рассказывали что-то друг другу, слева громким шепотом спорили двое над чертежиком, сделанным только что на пригласительном билете. И отец Владимир вдруг почувствовал с неудовольствием, как к волнению его примешивается неуверенность. Собираясь с мыслями, он прикрыл глаза, снова открыл их и стал смотреть в зал и тут только понял причину волнения: этим людям не нужна была жалость и всепрощение его учения. Эти люди были спокойны и уверенны, дела их, принесенные даже сюда, жизнь их, здоровье были надежной защитой от жалости. Они были слишком заняты, слишком заполнены были их дни и вечера, чтобы оставалось место болезненной неуверенности.

Охрипшим голосом лектор подвел итоги, глотнул из стакана и спросил бодро и облегченно:

— Какие будут вопросы? Нет вопросов, товарищи?

Отец Владимир подобрался. Сейчас встанет Майя. Слева послышалось движение, шаги, шумок, отец Владимир глянул машинально и побледнел: от входа к сцене между двумя девушками-распорядительницами шел... профессор Осипов. Отец Владимир от неожиданности подался вперед: да он ли? Не чудится ли? Но это был именно он, его учитель, и отец Владимир, обмякнув, понял: все, провал. Что он может возразить своему учителю? Провал.

— Товарищи! Минуту внимания! — Голос девушки-распорядительницы звучал взволнованно и звонко.— К нам на диспут приехал из Ленинграда бывший профессор кафедр священного писания, ветхого завета и древнееврейского языка ленинградских православных духовных академии и семинарии, бывший их инспектор магистр богословия и протоиереи, порвавший с религией, Александр Александрович Осипов...

Она называла титулы гостя торжественно, как конферансье объявляют знаменитых артистов.

И когда смолкли аплодисменты одиноко и громко в наступившей тишине стукнуло сиденье кресла, заставив зал оглянуться. Из задних рядов осторожно, стараясь не потревожить сидящих рядом, выбирался к выходу высокий молодой человек, в сером костюме и черном свитере. Он был уже у дверей, когда девичий голое, строгий и взволнованный, заставил его остановиться и вздрогнуть:

— Отец Владимир! Разве вы не хотите выступить?

— Не судите да не судимы будете,— ответил он смиренно и шагнул в пустое фойе, слыша за спиной плеснувшийся смех и шум оживления. -

Андрей и Леня наткнулись на отца Владимира, когда выбегали с лестничной площадки, где курили, отдыхая от волнений.

— А, святой отец! — закричал радостно злопамятный Ленька.— Тан как же насчет бога?

Отец Владимир не ответил.

Минул апрель, прогрохотали майские грозы над клейкими топольками и изумрудной зеленью озими. Подсохли дороги, тонкая пыль вздымалась за проезжающими машинами. По утрам_ Майя подолгу занималась лечебной гимнастикой, прикусывая губу от острой внезапной боли. Краска стыда выступала на щеках, когда вспоминала она нежданный визит ленинградского сердитого профессора-медика, жестоко и беспощадно отругавшего ее за слабоволие, посулившего, что никогда не выйдет из нее не то что геолога, а порядочной машинистки, если она опускает руки при первых неудачах. Выполнив программу, садилась за учебники»

Как-то воскресным утром она услышала скрип двери сарая,— выглянула: двое ребят, смутно знакомых, вытаскивали за никелированные рога ее мотоцикл. Высунулась в окно:

— ЭЙ, что вам нужно?

— Спокойно! — отозвался щуплый, очкастый.— Просто больно смотреть, что такой аппарат лежит без движения...

Они провозились во дворе несколько дней. Как-то под вечер исчезли вместе с мотоциклом, а к концу недели, войдя в сарай, Майя увидела своего любимца, блестевшего свежим алым лаком. На крышке бензобака было выгравировано: «Осторожней на поворотах! Андрюша, Леня».

Снова бежали дни... И пришло наконец утро, ясное и свежее, когда пулеметная очередь выхлопов шарахнулась вдоль улицы и пролетел к околице красный мотоцикл, осторожный на поворотах, выскочил на шоссе и замелькали, запестрели столбы и деревья, пашни разворачивались медленно, встречный ветер рвал волосы, пытался расстегнуть черную куртку, и дорога распахивалась, вилась под колесами, как начало большого пути. Скоро далеко позади остались сосны и тополя поселка, его крыши, колодцы, заводские корпуса. Тускло поблескивали на солнце маковки церкви, и молчали волосовские колокола: поп уехал»