Дом № 48 оказался двухэтажным особняком, чистеньким и аккуратным. Просто не верилось, что человеку, живущему в таком приветливом доме, может быть плохо или, тем более, что он из невымирающего племени неудачников. А письмо было очень тревожным. Такие не часто встречаются в редакционной почте. Двадцатипятилетний парень Виктор писал, что он с детства поражен глухотой, живется ему плохо, во всем не везет и вообще он не знает, как жить дальше. Это был самый настоящий «SOS», он требовал немедленной помощи.

...Через минуту я уже сидел в уютной, солнечной комнате — обычной комнате обычной ленинградской коммунальной квартиры. Виктора дома не было.

— Он пошел по своим комсомольским делам,— объяснила мне его жена Таня.— Виктор — комсорг участка в своем цехе.

Виктор — комсорг! Тут уж я заволновался по-настоящему. Комсорг зря не напишет такое письмо. Значит, надо спешно куда-то бежать, что-то делать, требовать, настаивать. А тут сиди и жди, пока он придет. Не может быть, чтобы Таня ничего не знала! Но Таня никакого интереса ко мне не проявила. Она шила пеленки для своего будущего малыша, и все остальные дела ее как будто не интересовали. На мой вопрос, знает ли она о письме Виктора, она ответила, что знает, и в самом ответе послышалось неодобрение. В подробности Таня вдаваться не захотела, и мы надолго замолчали, думая каждый о своем.

Я еще раз попытался перечитать письмо, так указать, подготовиться к разговору, но мысли все время возвращались к ребятам с Невского завода, с которыми я расстался полчаса назад. Вернее, к одному из них, к Юре Тарасову, комсоргу сталелитейного цеха. Мы с ним долго ходили от одной печи к другой, а потом раскатывали на полу в красном уголке огромные листы стенгазет и «молний». Лишь уходя, я увидел, что у Юры повреждена левая рука, потому-то он и держит ее все время в кармане.

— Тарасов — наш лучший комсорг, парень хоть куда,— сказал мне о нем секретарь заводского комитета комсомола Володя Зубков.— Попал в прошлом году случайно под поезд, но от беды стал еще крепче и работает здорово. Одна история со слитками чего стоит. Это было первое дело только что созданного тогда «прожектора», закончилось оно полной победой комсомольцев.

И Зубков рассказал мне историю, которую часто вспоминают на заводе. Историю о том, как литейщики объявили войну транспортникам и победили.

— Вон, видишь, около двадцать второго цеха стальные чушки лежат! В этих штабелях железный порядок. По плавкам каждая марка стали лежит отдельно. Смешивать их никак нельзя: потом по внешнему виду не различишь. А у нас, понимаешь, с литьем все время творилось что-то неладное: с других заводов звонили, жаловались на качество стали — в технических документах одно, а в слитках другое.

Ребята сразу поняли: марки и плавки кто-то путает, и Юра Тарасов с ребятами взялся за проверку. Каждый раз, когда к штабелям подъезжали платформы, и начиналась погрузка, кто-нибудь из комсомольцев выходил «подышать свежим воздухом». Покуривали, посматривали по сторонам, а все больше на платформы.

И все выяснилось. Грузчики хватали чушки как попало, лишь бы поскорее уехать. На сталеваров они только огрызались: дескать, ваше дело — варить, а в остальное не вмешивайтесь.

Тогда Тарасов решил повесить «молнию» у входа в заводоуправление. В аллее у проходной — ее никто из начальства не минует — мы и поставили большой щит: товарищ директор, так, мол, и так, наведите порядок. Кое-кто Тарасова отговаривал: мы свое дело делаем, а это в конце концов нас не касается, все равно не послушают...

— ...Не слушают,— еще раз повторил Виктор.— Меня только из-за того комсоргом и выбрали, что я со средним образованием. И к тому же я глухой, разве такого будут слушать!

Виктор говорит это уныло, монотонно и все время напоминает о своей глухоте. Ничего нового по сравнению с письмом он мне не рассказал. Все сводилось к болезни. И работу поэтому он долго не мог найти, и на заводе к нему плохо относятся, перебрасывают с одной неинтересной, грязной операции на другую.

А потом Виктор достал со шкафа аккуратную папку и показал сложенные в ней ответы из московских и ленинградских редакций. Все они на одну тему: о слуховом аппарате, который он хотел приобрести то ли со скидкой, то ли вообще бесплатно. Лежало там и письмо комсомольской организации завода, на котором работает Виктор.

— Так ничего и не вышло!

— Да нет, получил.

И Виктор положил на стол очки с вмонтированным слуховым прибором — новинку, о которой в свое время много писали в газетах.

— Только я ими почти не пользуюсь: неудобные, да и испортить их очень легко.— И «новинка» прячется обратно в шкаф.

Тарасовскую «молнию» увидели и услышали. Через два дня в комитет комсомола поступила бумага за подписью коммерческого директора завода. «Дипломатический обмен нотами»,— острили потом ребята. Заводской «прожектор» официально уведомлялся, что по его сигналу приняты меры: транспортному цеху категорически запрещено путать слитки при погрузке.

В тот день на традиционном «перекуре» было очень оживленно. Сталевары только посмеивались, глядя, как хмурые транспортники с подчеркнутой бережностью грузят чушки на платформы.

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.