Полцарства за коня!

Я долетел из Ашхабада в Москву всего за пять часов. В воздухе я едва успел позавтракать и просмотреть свежие газеты. И цветы, которые я привез с собой в Москву, хранили еще ашхабадскую утреннюю росу. Здесь, в Туркмении, перестроившись на «ахалтекинский лад», я все расстояния мерил не километрами, а количеством переходов от колодца к колодцу, которые лежат вдоль старых караванных путей и остались нам как память былых времен. Обычно между колодцами 100 – 120 километров – путь, который всадник мог покрыть за сутки.

Я мерил, прикидывал, и получалось, что «конь – хорошо, но самолет – все-таки лучше».

К чему тогда резвость скакуна? К чему труд тренеров и жокеев, которые стараются воспитать не просто лошадь, а ипподромного бойца, способного на доли секунды раньше соперников приходить к победному финишу? Тем более, что доли секунды эти ни к чему не пришьешь. А столь уж важно, какая из лошадей будет первой у столба?

На Ашхабадском ипподроме я видел древних стариков в экзотических тельпеках. Молчаливые и спокойные, сидели они на трибунах, будто целиком погрузившись в воспоминания. Шум, стоявший вокруг, совершенно не трогал их.

Так было до удара колокола, когда лошади срывались со старта. Но потом мои соседи преображались. Они вскакивали с мест и острыми, хоть и старыми глазами впивались в силуэты далеко еще скачущих лошадей. Они будто были там, на этих глотающих расстояние конях, и ничто не могло их отвлечь от такой знакомой и такой дорогой сердцу картины. А когда лошади, миновав трибуны, проскакивали финиш, старики вскидывали в воздух свои мохнатые шапки.

– Чему ты радуешься, аксакал? – спросил я старого Бяшима Аннасахатова. – Этот жокей ведь не из вашего аула.

– Разве ты не видел эту лошадь? Она летела, как птица!

Ата Илеу – местная знаменитость. Он мастер-жокей завода «Комсомол», самый удачливый и опытный среди своих ашхабадских коллег. В свои 34 года он 697 раз выигрывал скачки. Я видел его последнюю победу, когда на рыжей трехлетней Арфе он обхитрил соперников и в упорной борьбе выиграл приз «Открытия». Мне показалось, что это не просто Ата, а он вместе с самой Арфой хитрил и путал соперников своей тактикой финишного спурта. Я видел их борьбу и с тех пор не мог думать о них по отдельности.

Я беседовал с Илеу в больнице, куда Ату привезли на второй день после открытия конно-спортивного сезона. Утром он выехал на тренировку на молодом Япалаке, а тот, чего-то испугавшись, неожиданно рванул навстречу скачущей во весь опор группе. Не избежать бы большой беды, если бы Ата не сумел вывернуть своего жеребца. Он упал с ним вместе, но Япалак вскочил, отделавшись легким испугом, жокея же увезли в больницу с треснувшим, как утверждают врачи, позвоночником. Своим здоровьем он пожертвовал для спасения коня.

И ради чего?

Ради удовлетворенного тщеславия?

– Знаешь, – объясняет Ата, – я люблю лошадей.

– Ну, а они тебя? – не особенно удачно подзадориваю я. – Все-таки мерка овса лучше хлыста. И конюх,

с точки зрения лошади, стоит несравнимо выше жокея.

– Но разве обижается ребенок, когда отец справедливо поучает его разуму? – отпарировал Илеу. – К тому же лошадь – самое спортивное животное. Она не хуже человека чувствует на дистанции радость борьбы. Она мой друг и товарищ в этой борьбе. У нас пословица есть: сел на коня – забыл родного отца. Это значит, что во время состязаний родственные чувства уходят на второй план, даже отец – и тот только соперник...

Так говорил мне Ата Илеу, мастер-жокей, человек, который больше тысячи раз выходил на старт и выигрывал в 697 скачках. И хоть он и утверждал, что все кони, прошедшие через его руки, одинаково дороги ему и свою ласку он всегда делит между ними поровну, как между детьми, все-таки я знал: были среди них и любимчики. Когда в 1956 году он стал жокеем, то первые свои победы одержал на Корали, не раз бил на ней рекорды, а потому до сих пор с нею связаны самые радостные воспоминания его юности. Корали давно закончила свою спортивную карьеру, давно стала матерью и бабушкой, но все равно, когда Ата бывает на заводе, она узнает его, подходит, тянет замшевые губы за привычным лакомством.

Сев на коня, Ата мог забыть родного отца. Но всегда помнил о лошади.

...Все возвращается на круги своя, так и уроженцы Гингола, прогарцевав по городам и весям страны, рано или поздно возвратятся домой. Они вспомнят эти выжженные холмы, по которым впервые в жизни скакали рядом с дородными матками, вспомнят зеленую апрельскую степь с алыми подпалинами маков, где табуном горячих необъезженных двухлеток не мчались, не летели – просто стлались над землей в непонятном и пьянящем беге молодости. Вспомнят конюхов и тренеров, которые задавали им овес и сено, а после в изнурительных тренировках отбирали все лишние калории, сохраняя стать и легкость, грациозность и резвость потомственных ахалтекинцев.

Все это вспомнят они, наученные жизнью, умудренные победами и поражениями лошади. И поймут, что годы, как в скачках, вынесли их на последнюю прямую, впереди маячит финишный столб, уши ловят звон колокола, а дальше – ничто.

Но на этой прямой, самой долгой и медленной, ждет их и самая большая радость, самый большой из призов, который когда-либо выпадает скакунам. Они дадут жизнь новым поколениям лошадей – оставят наследников, которые с достоинством будут продолжать их славу. Они уйдут в землю, чтобы стать корнями зеленого и буйного дерева – славной породы ахалтекинцев. И ради этого стоит еще пожить.