У каждого первый утренний час работы – свой, по-особенному ложащийся в разномастный табель суточной жизни, где каждая графа времени отмечается большой или маленькой радостью, пустячным или серьезным огорчением, утомительной будничной пустотой или просто скукой, которая все же, как иной камень, таит под собой родничок – надежду на приход нового, более светлого часа.

Володя, худенький паренек с пристальным «печоринским» взглядом и негустой цыплячьей бородкой, берется за кирку сразу. Он, когда еще поднимался на Илурат по зеленому плавному склону холма, уже весь внутренне собрался. Для Володи начало работы каждый раз, как начало жизни. Есть у него ясное сознание, что этот первый час – уже сама работа, и как начнешь ее, так дальше и пойдет, таким дальше и будет дело и даже ты сам. Володин дядя – археолог, поэтому его заботит еще и честь семьи. Кроме того, он из Архангельска, а это сообщает ему чувства некоторого превосходства над здешними крымскими ребятами, не испытавшими морозов и пург. И это естественное, необидное ни для кого чувство нужно подкреплять, конечно, работой. Кирка взлетает над головой, как маятник, земля рушится, под ноги выпадают камни...

А Олег и вставал с неохотой, и умывался, опасливо прикладывая к лицу горсти холодной воды, и во время завтрака в флигельке деревенского двора то и дело выбегал с очередным куском к Бобке... Хозяйка Ульяна Ануфриевна покрикивала нараспев и с оханьем:

– Олежко, ждать заставляешь! Нехай Бобка потерпит. Тебе на работу тикать надо ж.

Олег не любит первого утреннего часа, словно в этом часе умещается для него вся лень, нудь и тоска существования. И на холм Олег взбирается не по кратчайшей дороге – через зады огорода, через ручей и на круче вверх, к Илурату, а в обход, мимо колодца, выбирая освещенные солнцем места, чтобы было положе и теплее. Олег неодобрительно поглядывает на невозмутимую Володину спину, равномерно отдающую вместе с киркой поклоны земле, а сам быстрой скороговоркой обменивается с деревенскими ребятами новостями прошлого вечера.

Начальство – Игорь Георгиевич – никаких сердитых взглядов на Олега не бросает. У Олега на узком лице длинный высокий нос и борода, которая делает его фас похожим на библейский. Раза два вскользь Олег говорил, что позировал для каких-то художников, пишущих иконы. Кроме того, Олег много рассказывал о своей коллекции монет. Она перешла к нему от деда в количестве шести с половиной тысяч штук. Разумеется, не эти обстоятельства, которые сами по себе можно было бы назвать пижонскими штучками, удерживают Игоря Георгиевича. Олег – незаменимый человек на раскопках. Он одержим археологией. Правда, это проявляется со второго или третьего часа рабочего времени, когда внутри у Олега вдруг соединяются какие-то контакты и весь он начинает двигаться как под током. Деревенские ребята живут по соседству с Илуратом. Они окончили по восемь классов и пока еще не определили своих интересов. Раскопки для них не то игра, не то работа, не то времяпрепровождение. Они еще и сами не знают. Поэтому для них первый утренний час работы – что второй, что третий, что последний. Любимое их слово – «перерыв». Они так и начинают рабочий день:

– Игорь Георгиевич, кирки, лопаты из ям повынимали. И тачки подо-ставали... Перерыв!

И все-таки Игорь Георгиевич любит этих ребят. Несмотря на стабильную склонность к сачкованию и балагурству, деревенские могут работать хорошо, их реплики и реакции всегда неожиданны, отношение к любым поворотам событий самое простодушное, с ними не соскучишься.

Игорю Георгиевичу спалось плохо, Снова одолевали сны на темы оставленных дома рукописей. Даже здесь, в тысячах километров от Ленинграда, нельзя отделаться от них, отгородиться текущими делами, заглушить здравым окриком: выкинь все из головы, отдохни! Мозг одну за другой воспроизводит картины полемических боев, рождает новые аргументы, которые могут пригодиться в будущем, вычерчивает маршруты предстоящих поездок, вдруг озаряется новой идеей, и приходится вскакивать, зажигать свет, разворачивать сложенные перед сном папки. Но и записанная на бумагу идея не дает покоя: обрастает новыми... И все думается, думается и не спится. Потом утомленный мозг начинает дремать. На экране сознания возникают неясные очертания. Игорь Георгиевич поворачивается на правый бок – сейчас придет сон, вот только медленно прокрутится лента последнего путешествия по Египту... А это уже Ливия. Потом Греция. Великая древность, грандиозно всплывающая в океане времени на понтонах акрополей и пирамид. Сфинксы равнодушно вдыхают запахи отработанного бензина. Они не слышат воя реактивных самолетов. Они слушают вечность. И археологи, словно аквалангисты, все глубже, глубже опускаются в пучину времени, разглядывая и ощупывая остовы затонувших веков... Вот полуразрушенные ворота. Огромные ступени ведут в город. Здесь жили люди, предки. Они исчезли много веков назад и, как письмо, оставили эти стены, дворы, улицы. Как все знакомо... Илурат! И приходит сон, спокойный и глубокий, потому что завтра утром Илурат ждет наяву.

Для Игоря Георгиевича Шургая первый утренний час работы, как правило, – радость, подъем. Зажжены и светят полным накалом прожекторы всех надежд. Включены на предельную мощность лазеры прогнозов. Локаторы внимания не пропустят ни одной детали, все появляющиеся штрихи и контуры раскапываемого города берутся на учет. И в то же время Игорь Георгиевич во всеоружии человеческих реакций.

– Ребята, я не слишком на вас давлю? Я демократ, но дело есть дело. Нас мало. Вот на будущий год...

Собственно говоря, этот первый час работы для Игоря Георгиевича никак не отделяется от остальных часов. Темперамент проносит его по всему рабочему дню, как по одному часу.

Уже все втянулись в работу. Даже самый ленивый забыл про свое отвращение к лопате. Теперь часа три как корова языком слизнет, никто не заметит.

– Ребята, ищем горизонт жизни. – Игорь Георгиевич отрывается от записей, берет кирку и делает под ногами несколько ощупывающих ударов. Илурат за тысячу семьсот лет по самые стены затянуло землей. Вторые этажи были разрушены во время готского нашествия, потолки рухнули от пожаров, во дворах сгорело много скота, который не успели увести скифы, навсегда оставившие город-крепость Боспорского царства, прожив в нем триста лет.

– Нормальный ход, – говорит Володя. Это – его любимое выражение, перенятое у дяди, служившего в войну на морском охотнике.

Хорошая погода – нормальный ход. Дождь – нормальный ход. Есть еда – нормальный ход. Есть нечего–нормальный ход. Радостно ли, скверно ли, справедливо ли кто поступил, или обманул – нормальный ход. Целая система успокоения нервов, выведенная здравым смыслом.

– Нормальный ход. Вымостка есть, – говорит Володя. Разбитую землю и вылущенные камни он перекладывает в тачку, стоящую на уровне его плеч.

За час отряд продвигается на четверть метра вперед. Под ногами блестят белые плиты древнего пола – вымостка. Где-то впереди должна быть стена.

– Стены нет. Нормальный ход, Игорь Георгиевич! – кричит Володя, брогая лопату в снова завесе кирку.

– Скучно, аж жуть, – напевает Олег.

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.