Чувствую, что в заглавии моих заметок есть определенная условность. И все же я намеренно ее сохраняю. Коль скоро один из героев этой истории носит прозвище «Перикл», я волей-неволей вспоминаю античность и так I называемый «золотой век Перикла», который Маркс считал эпохой высочайшего внутреннего расцвета Древней Греции. Все началось с письма, которое однажды получил журналист (то есть я), редактирующий молодежную страницу в партийной газете «Непсабадшаг». Это было странное письмо. В нем, в частности, говорилось:

«...В наши будни вошли многочисленные дискуссии о молодежи, о ее роли в обществе, о ее проблемах. К сожалению, нередко это «дискуссии ради дискуссий». Каких-либо конкретных выводов из них иной раз приходится ждать годами... Не случайно поэтому кое-кто из молодых привыкает все получать готовеньким, а кое-кто даже разыгрывает роль оскорбленной жертвы. В самом деле, почему мы так часто слышим слово «осторожно»? Почему мы, стремящиеся к действию, не знаем толком, как в наши дни определить революционность человека? Так ли уж совершенно наше общество, что проблемой в нем является лишь улучшение материальных условий труда и большие возможности для развлечений молодежи? Разве не является важной борьба за новое общественное сознание тех, кого интересуют лишь автомобили, холодильники, дачки и большие деньги?

Нет, мы не за догматизм, мы за новый механизм человеческих связей, за революционность нашей жизни в лучшем смысле этого слова!..

С уважением, Иожеф Радвански, Лайош ШО-МОДИ, Будапешт».

Я получаю немало читательских писем, но такого еще не было. Я быстро написал ответ: приходите, мол, в редакцию, познакомимся.

И явились ко мне две странные личности. Один – высокий, с льняными волосами, спадающими на плечи, в белой водолазке, звали его Йожеф Радвански, и он-то, как выяснилось потом, носил прозвище «Перикл». Другой–чуть пониже, с красным батистовым платком вокруг шеи, на голове у него красовалась фуражка петербургского студента, а на носу – очки в проволочной оправе, которые, по-моему, приносили их обладателю минимум пользы, ибо он все время моргал поверх очков. Этого парня звали Лайош Шомоди. К пиджакам обоих были прикреплены значки величиною с блин: перечеркнутая водородная бомба и слово «Нет!».

Их биографии были коротенькими, но, я бы сказал, залихватскими. Оба окончили техникум в Оз-де – старинном северовенгерском городке металлургов. Шомоди вырос в интернате: отца он не помнит, а мать работала курьером в учреждении и воспитанием сына не занималась. Лайош намеревался стать моряком, вернее, учитывая географическое положение Венгрии, – речником, но потом увидел в каком-то кинофильме красивый провинциальный городок, ему показалось, что это был Озд, и он махнул туда на учебу; позже выяснилось, что в кино показывали Дунайварош, но Лайош уже был к тому времени студентом техникума в Озде, где встретился и с Йожефом-Периклом. Радвански родился в семье крестьянина, родители его и сейчас работают в сельскохозяйственном кооперативе. Учитель сельской школы убедил парня, что его дело – радиотехника, и Йожеф тоже оказался в Озде.

Они подружились на диспутах, которые происходили в общежитии техникума после занятий. Дискутировали о мировоззрении человека. Шомоди считал себя анархистом, Перикл – пацифистом. Через некоторое время мысли в их лохматых головах все же стали проясняться. Йожеф стал членом Венгерского коммунистического союза молодежи, членом студенческого совета в техникуме, а потом и его секретарем. Лайош тоже был в руководстве студенческого совета, пока не выяснилось, что из-за своей кипучей деятельности и «великого анархизма» он как-то забыл вступить... в ряды ВКСМ. Впрочем, сейчас он это объясняет не забывчивостью, а тем, что в техникуме тогда приняли в комсомол несколько ребят-католиков: вместо того, чтобы доказывать товарищам их ошибку, Шомоди взорвался и хлопнул дверью.

Правда, его общественной активности это не помешало: то он вместе с Периклом создавал клуб из трех человек, где слушали Баха и спорили об «авангардизме» в искусстве, то во время первомайского вечера он выходил на середину бального зала с самодельными плакатами и организовывал среди танцующих пар демонстрацию под лозунгами: «Нет – атомной войне!», «Долой агрессоров из Вьетнама!», «Кто равнодушен к трагедии Вьетнама, тот сам убийца!».

Кончилась учеба в Озде. Йожеф Радвански решил подать документы на юридический факультет Будапештского университета. Он прибыл в столицу автостопом, переночевал где-то на острове Маргит, а утром, выпив натощак три чашечки черного кофе, отправился сдавать первый вступительный экзамен. Однако с баллами он не дотянул до нормы, в университет не попал и начал работать механиком по точным приборам на одном из будапештских заводов.

Перикл быстро освоился на предприятии и был даже принят в бригаду социалистического труда. Однако вскоре этот неуемный парень пришел к выводу, что его бригада лишь производственными успехами соответствует званию социалистической, и хотя титул этот был присужден на общезаводском собрании, он убедил товарищей отказаться на год от почетного звания: «Подождем, пока мы по-настоящему заслужим его...»

Ну, а Лайош Шомоди? В нем взрывчатого материала было заложено еще больше: в свое время он чуть не взорвал техникум, проводя химические опыты (здание устояло, а Лайоша здорово обожгло). Прибыв в Будапешт вслед за Периклом, он начал работать механиком в авторемонтной мастерской, завалив секретаря ячейки ВКСМ множеством идей и предложений: собрать телевизор для сельской школы, построить своими силами микроавтобус и самим доставить его вьетнамским бойцам, устроить грандиозный митинг-диспут для «людей, погруженных в свои личные дела»...

Тогда-то Йожефом и Лайошем было написано письмо в газету «Непсабадшаг». Я не стал уверять их, что они ломятся в открытую дверь, тем более что вопросы, затронутые ими, интересуют у нас многих. Мы напечатали в газете это письмо без комментариев и предложили молодым читателям принять участие в его обсуждении.

Ответов было много. Одним из первых откликнулся молодой техник с будапештского завода «Едешюльт Иззо» Петер Харди:

«...В одиночку мы мало чего добьемся, причем под одиночками я понимаю и группы энтузиастов. Ведь ни одному человеку, даже самому выдающемуся, не удавалось преобразовать общество, если за ним не стоял хорошо организованный коллектив.

Скажите, Иожеф и Лайош: вы пытались искать товарищей? Говорили ли о проблемах, волнующих вас, с коммунистами? Мыслимо ли, чтобы на заводе или в мастерской, где вы работаете, не нашлось ни одного человека – опытного, со знанием жизни, готового помочь вам?

У некоторых из нас есть печальный опыт, связанный с бездействием низовых ячеек ВКСМ. Однако это вовсе не означает, что нужно избегать ВКСМ, забывать, что комсомол предоставил нам и форму организации молодежного коллектива, и силу, и неограниченные возможности для действия. И всякое осмысленное, полезное дело, начатое нами, молодыми, обязательно получит поддержку.

Я знаю ребят, которые стремятся помочь вьетнамским товарищам и сами мечтают стрелять из автомата в джунглях. Но то, что делаем мы, строя новое общество, не менее трудно, это дело тоже требует мужества, воли, терпения, хотя результаты его не всегда сразу ощутимы. Не беда, если кто-то хочет приобрести холодильник, новую мебель или автомобиль: мы ведь хотим, чтобы это было доступно всем. Так что не стоит возмущаться и взывать о помощи, не начав никакого дела...»

Вот еще несколько отрывков из писем.

«Конечно, самое важное – действовать. В этом я согласен с Иожефом и Лайошем. Но против того, что надо действовать где угодно и как угодно, решительно возражаю. Иначе можно выставить в карикатурном виде самые добрые намерения. Не думаю, что высокое общественное сознание человека характеризует его отказ от денег, от холодильника, от той же машины. По-моему, мы для того и работаем, чтобы покупка таких вещей перестала для всех быть проблемой, чтобы материальные заботы никому не мешали расти духовно. Разве это не революционная цель?

• Страницы:
• 1
• 2
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.