Город-это люди

Мы уже второй час бродим по городу. Он далеко тянется по берегу Волги, и мой спутник знает его наизусть. — Ходить по городу пешком — удел двух профессий: почтальона и архитектора, — говорит он.

Мой спутник — молодой куйбышевский архитектор Ваган Каркарян. Сначала я воспринимаю его заявление как парадокс. Что касается почтальона, мне известно, какую роль играют ноги в его профессии. С архитектурой сложнее: здесь нужны объяснения, и он объясняет. Мне становится ясной его мысль.

Архитектор должен ходить пешком, чтобы знать живой механизм города. Потому что город — это люди, а не комплекс зданий. Архитектор должен смотреть на город глазами тех, для кого строит. Он обязан быть психологом города, а это достигается, так сказать, эмпирическим путем — своими ногами, своими глазами, своей усталостью, своим умом. Он должен ходить пешком по улицам и паркам, подниматься по лестницам, останавливаться на углах, заходить в магазины, как это ежедневно делают тысячи горожан. И смотреть. Только тогда он может приступить к началу своей работы — проектированию.

У него дома я видел проекты зданий, комплекса зданий, целого города. Они поражают своей фантастичностью, но в них соблюдено чувство реальности. Все отвечает современным требованиям человека и его эстетическим критериям. Мне хотелось бы жить в таком городе. Точно угадывая мои мысли, Ваган говорит:

— Это так, профессиональная гимнастика. Спроектировать город-мечту нетрудно. Реконструировать уже существующий гораздо сложнее. Нам прежде всего приходится иметь дело именно с этим. Правда, здесь по-своему много интересного: задачи те же самые, только выполнение сложнее, — здесь тоже необходимы смелость и воображение. Может быть, даже в большей степени, чем когда строишь на пустом месте.

Мы бродим по городу, и для меня это гораздо больше, чем просто прогулка или занимательная беседа об архитектуре с профессионалом. Меня интересует мой спутник, а лучше всего узнаешь человека в его работе (если, конечно, он ее любит), и, бродя с ним по городу, я видел его работу собственными глазами. Я видел каждую минуту, как в нем волнуется, говорит, мыслит градостроитель. Я чувствовал, что это для него — самое главное в жизни. Это было настолько естественно, что его увлечение и волнение передавались мне. Он рассказывал об архитектурных проблемах своего города, и я видел эти проблемы собственными глазами. Как и он, я радовался, когда он с увлечением рассказывал о реконструкции улиц, о том, какие здания будут на этих пустырях; как и он, я волновался, когда видел ошибки прошлого, — он говорит, что в градостроительстве их очень трудно исправить, иногда даже невозможно. Город никогда нельзя считать завершенным, как могут, например, быть завершенными картины или статуи. Если они не выдерживают проверки временем, их выносят из музея. Устаревшие здания остаются в городе. И с этим приходится считаться.

Он говорит об этом, когда мы проходим по одной из улиц вдоль целого ряда купеческих особняков прошлого века. Каждый хозяин строил для себя, не думая о соседстве с другими зданиями, не думая, что город, как и человек, будет расти и что спустя десять — двадцать лет ему не нужно будет то, что было необходимо в младенчестве.

— Но это, так сказать, продукт прошлого века, дела давно минувших дней, — говорит мой спутник, — и в таких случаях преступление прощается за давностью лет. А вот это отнюдь не прошлый век. Полюбуйтесь на это вдохновенное создание архитектора. За такое творчество надо бить по рукам. И, слава богу, крепко ударили.

Мы останавливаемся возле здания постройки 1950 года — дата начертана на фронтоне. Оно настолько загромоздило площадь, что его не так-то просто миновать. Есть время подумать. Есть о чем подумать.

Кто-то назвал архитектуру окаменевшей музыкой. Это точно даже в том случае, когда имеешь дело с плохой архитектурой. Пример перед нами: огромное здание с маленькими окнами, разумеется, с колоннадой и коринфскими капителями, верхний этаж украшают скульптуры, рассмотреть которые можно, только забравшись на крышу соседнего здания. В доме много помпезности и чванливости, бюрократизма и бутафорского пафоса; бесчисленное множество всяческих украшений бьет на дешевый эффект.

— Кстати, не хотите ли зайти внутрь?.. Я тоже думаю, не стоит.

А между тем в тот день нам все-таки пришлось зайти внутрь одного здания, коробка которого была построена тоже в 1948 — 1950 годах. Я говорю, коробка, потому что интерьер сделан несколько месяцев назад. Это гостиница. Она стоит на берегу Волги и, честно говоря, не радует прохожего до тех пор, пока он не войдет внутрь. Интерьер гостиницы спроектировал Ваган Каркарян, и ему пришлось изрядно помучиться, чтобы осуществить свой замысел в условиях, оставленных модой тех лет. Интерьер действительно радует: об этом мне говорили все, кого я спрашивал в гостинице.

Четыре этажа здания, которые, по замыслу, соответствуют четырем временам года, решены просто и изящно, с минимальной затратой средств. В проектной организации мне рассказывали, с каким увлечением работал Каркарян над всеми «мелочами» интерьера — вплоть до костюмов горничных и официанток, — хотя в его обязанности не входило думать об этом. Но он думал о людях, которым предстоит жить в этой гостинице, он думал о них, потому что он архитектор, а не ремесленник. Если бы проект Каркаряна был воплощен, как этого хотел автор, то я бы мог сказать, что в лучшей гостинице мне не приходилось жить. Но мне рассказывали, что замысел сильно отличается от воплощения. Архитектору пришлось бороться не только с условиями старомодной коробки здания, но и с консерватизмом коммунального начальства. Во многом ему удалось победить, но там, где верх взяла сила инерции, нелепость очевидна. Архитектор проектировал покрыть пол разноцветным пластиком (он сам ездил на завод, хоть это тоже не его дело), ему сказали, что пластик — это «несолидно». Архитектор спроектировал простую и легкую мебель (самостоятельно договорился с фабрикой о выполнении заказа, хотя этим, казалось бы, должен заниматься не архитектор), но мебель без кривых ножек и завитушек тоже показалась «несолидной», — в каждый номер втащили огромный «многоуважаемый шкаф». Спасибо, обошлось без «Мишек» и «Охотников на привале». Архитектору все-таки удалось убедить коммунальное начальство, что интерьер стоит украсить современными фотографиями. Впрочем, он не уверен, что скоро на стенах не появятся золотые багеты — они уже есть на складе...

Мы закончили прогулку тем, что поехали за Волгу, чтобы посмотреть на Куйбышев с противоположного берега. Ваган рисовал в блокноте и рассказывал, каким будет город, когда через несколько лет осуществится проект, над которым он сейчас работает вместе со своими ребятами. Он рисовал точно и быстро (ведь он живет этим проектом каждую минуту), а я представлял себе, как легко и красиво будут жить люди в этом городе.

Тысячу раз прав Ваган: город — это люди, и архитектура — самая лучшая профессия. Если, конечно, любишь свою работу и относишься к делу по-настоящему.

В поисках людей, для которых работа — ежедневное творчество, наши корреспонденты отправились в Куйбышев. Впрочем, для этой цели они могли поехать в любой другой город, и везде нашлись бы люди, о которых стоит рассказать. У них разные профессии, но всех объединяет общее качество: в какой бы области они ни работали, они постоянно заняты поисками новых идей. Они любят свою работу настолько естественной и сильной любовью, что очень трудно найти грань между их работой и жизнью. Скорее всего, ее вовсе не существует. Во всяком случае, у них нет времени задумываться над этим: они работают.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.