«Не тронь мои чертежи!..»

Он сидит в позе Архимеда, согнувшись на садовой скамейке, и чертит прутиком на песке. Так проходит пять минут, десять, еще двадцать. Начинает накрапывать дождь. Я подхожу к скамейке, он поднимает голову, и кажется, что он вот-вот крикнет: «Не тронь мои чертежи!» Я и не собираюсь их трогать. Дождь опаснее. Кончается тем, что мы бежим в ближайший подъезд.

Архимед хотел перевернуть земной шар. Дело было за точкой опоры. Мой знакомый не собирается этого делать. Но всякого рода рычаги и законы интересуют его давно, еще со школьных лет. В шестом классе он построил модель линкора, управляемого по радио, и на Всесоюзной выставке юных техников занял первое место. В десять лет он увидел шаровую молнию и с тех пор мучается над разгадкой ее природы. Познакомившись с ним поближе, я понял, что он «пойдет на грозу» только для того, чтобы заглянуть истине в глаза.

Окончив школу, он знал все об Архимеде и Ампере, Ньютоне и Ломоносове; этого было достаточно, чтобы понять, в чем прелесть жизни. Блоки, рычаги, оптика, электричество, магнетизм — вся классическая физика — этого было достаточно, чтобы определить свой собственный путь. В авиационном институте, где физика — наука номер один, перед ним открылся новый мир: его ошеломили перспективы, открытые в физике уравнениями Максвелла, «квантом действия» Планка и гениальными прозрениями Эйнштейна об относительности пространства и времени. Тогда он понял, что наследие Эйнштейна еще по крайней мере сто лет будет давать пищу для беспредельных размышлений. «Да, да! Вы только подумайте: он, опрокинувший своими теориями наши представления о физическом мире, так и не достиг своей конечной цели — выразить все явления природы одним рядом уравнений! Вы понимаете?» Об Эйнштейне он может говорить часами.

На стене его комнаты в студенческом общежитии висит портрет Эйнштейна. Есть и другой портрет — Эдисона. Это предмет особой любви.

Должно быть, потому, что сам Петр Молотов по натуре и по характеру практик. Ему двадцать три года, и ему принадлежит десять патентованных изобретений. Все это сделано за пять лет учения в институте.

Научная работа. До сих пор он боится произносить эти два слова: они ко многому обязывают. А между тем, как я понял, научной работой в истинном смысле он начал заниматься с первого дня в институте. Неинтересных тем, он уверен, в физике нет, потому что ничто не изучено до конца. Для одной из научных работ он взял тему, которая десять лет ходила по вузам и не находила себе надлежащего приюта: за нее не брались, а если и брались, бросали на полдороге. «Странно! Ведь это же очень интересно. И нужно!» Теперь это подтвердили восторженные отзывы специалистов. Все это сделано им в студенческие годы, когда люди, как мы привыкли думать, читают учебники и слушают лекции.

Между прочим, и он слушал лекции и читал учебники, а после, в институтской физической лаборатории, где пахло канифолью и шуршали чертежи, до утра чертил, паял, чертыхался, когда не получалось, насвистывал арии (он любит оперу), когда модель будущей машины подавала первые признаки жизни.

Я зашел сюда, когда в институте прозвучал последний звонок, завершающий последнюю лекцию. Начиналась «вечерняя смена» Петра Молотова. Нет, я не помешаю, я могу смотреть, если мне это интересно. Мне интересно хотя бы потому, что лаборатория физики, какой я здесь ее увидел, скорее напоминала слесарную мастерскую. Должно быть, в подобной обстановке Циолковский и Эдисон делали первые шаги. Тиски, напильники, паяльная лампа, электромотор, засаленная спецовка, простейшие приборы, которые можно увидеть в школьном кабинете физики. И книги. Они не блещут белизной страниц и чистотой обложек: здесь их часто перелистывают. Справочники по электротехнике и математике, реферативные журналы по физике, англо-русский словарь, «Кибернетика» Винера, его статьи. Между прочим, в одной из них я прочел: «Принимая на себя эту миссию, он соглашается с тем, что наградой для него будут служить такие ценности, которые никак не связаны ни с его заработком и благополучием, ни даже с его личными качествами. Его вознаграждение состоит в праве участвовать в великих начинаниях человечества».

Читая эти слова, подобно тому, как это делают в математике, когда вместо неизвестной величины подставляют определенное значение, я на место абстрактного человека, о котором говорит Винер, ставил Петра Молотова. И не находил расхождений.

Когда — до нашего знакомства — мне рассказывали о том, что успел сделать Петр Молотов в свои двадцать три года, я, по правде говоря, готовился увидеть чудаковатого изобретателя. И ошибся. Петр Молотов — чубатый парень, с лицом, отнюдь не похожим на лицо затворника-изобретателя, а после его рукопожатия я почувствовал, что записывать наши разговоры мне придется левой рукой. Впрочем, записывать было нечего, нужно было смотреть.

Это было несложно, потому что он сразу погрузился в свою работу, и я перестал для него существовать. Хорошо было сидеть в этой комнате, похожей на слесарную мастерскую, и смотреть, как он работает. Сначала он паял длинную цепь сопротивлений, и делал это артистически. Потом принялся что-то чертить на бумаге, и я не знаю, сколько прошло времени. Я видел только, что сейчас в этом белом листе ватмана для него заключен весь мир со всеми радостями и невзгодами, с трудностями и победами, страстями и любовью — вся его жизнь была сейчас в этом листе бумаги.

...Дверь открылась неожиданно. На пороге стоял парень в очень синих брюках. В привычный запах канифоли вошел еще один — парфюмерный.

— Петь, маг не тянет, понял? — В руках парень держал моторчик магнитофона. — Не тянет. Такие пленочки достал, понял? Петь...

Петр поднял голову от чертежа и несколько секунд, точно не понимая, смотрел на парня.

— А ну топай отсюда! Слышишь?

Парень осоловело поглядел на него и задом открыл дверь. Когда она захлопнулась, Петр сказал:

— Вы извините, что так получилось. Есть у нас еще такие гаврики. Пять лет ходят в институт, как на принудиловку. В простой схеме разобраться не могут. «Пленочки, маги...» Инженер!..

Честно говоря, я не был бы смущен, если б Петр двинул ему по шее. Во всяком случае, это было бы логично.

Кстати сказать, в успехе этой акции я не сомневаюсь: у Петра пять спортивных разрядов. Он знает, что, кроме физики, на свете множество вещей, от которых не стоит отказываться. Сейчас он сколачивает экспедицию в один из самых трудных районов Якутии, к озеру Лабынкыр, о таинственном обитателе которого ходят романтические легенды. «Между нами говоря, многие ученые предполагают, что это отнюдь не легенды». Стоит рискнуть. В составе экспедиции будут врачи, инженеры, геологи, ботаники — такие же энтузиасты, как он. Сейчас идет тщательный отбор: в таком деле не должно быть никаких сомнений в моральных и физических качествах каждого участника. Руководителем экспедиции назначен студент пятого курса Куйбышевского авиационного института Петр Молотов. Надеюсь, что теперь они уже отправились в путь.

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.