– Художник Иосиф Ефимович Бобровицкий писал, что Эрьзя вместе с другими преподавателями, журналистами «Бакинского рабочего» бывал в Мардакянах у Есенина. Не вспоминал ли Степан Дмитриевич об этих поездках? – обращаюсь я к Борису Николаевичу.

– Вспоминал, но без подробностей. Эрьзя, живя в Баку, очень интересовался народным искусством, памятниками архитектурной старины. В Мардакянах и в соседнем с ним селении Шатаны сохранились замки ХШ и XTV веков, мечеть Туба-шахи... Так что поездка к Есенину могла быть одновременно и поездкой к шедеврам зодчества. Ведь Есенин тоже не был равнодушен к древнему искусству.

Как вспоминала жена скульптора Елена Ипполитовна Мроз, вечерами Есенин часто приходил в мастерскую Эрьзи с балалайкой. Под нее он пел шуточные песни, частушки. А вот стихи, сколько его ни просили, читать не соглашался...

– Да, об этом Эрьзя мне рассказывал, – продолжал писатель. – И объяснял так. Есенин слишком высоко ценил свой поэтический дар, чтобы разменивать его на пустяки. Он мог петь озорные частушки, плясать. Но не разбрасываться своими стихами налево и направо. Поэт остерегался метать бисер, боясь, как бы этот бисер, может быть, случайно, не попрали ногами: люди у Эрьзи бывали разные. Степану Дмитриевичу, по его словам, нравилось такое уважение мастера к своему творчеству, к своему призванию. «По-иному и не должен поступать истинный талант», – говорил скульптор.

– По воспоминаниям Елены Мроз, Эрьзя и Есенин однажды исчезли из города и где-то пропадали три дня. Потом появились, полные восторга от путешествия по Апшерону. Вы об этом знаете?

– Знаю. Эрьзя в то время лепил своих рабочих для Дома горняков. Ему была нужна натура. Вот в поисках типажей и отправились друзья по селениям. Есенину тоже хотелось посмотреть жизнь местных крестьян, услышать их песни. Побывали они в нескольких местах, со многими жителями познакомились. Как рассказывал Степан Дмитриевич, «побегом из города» оба остались довольны.

Борис Николаевич вспомнил также слова Эрьзи о скульптурной сюите в честь советских республик, которую задумал создать старый мастер.

– Думаю об образе России, – говорил тихим голосом художник (он уже слабел). – Каким ее образ должен быть? Может, взять за основу есенинскую мать? Помните: «Ты одна мне помощь и отрада, ты одна мне несказанный свет...» Или юную Снегину, «девушку в белой накидке»... И то и другое очень заманчиво...

Замысел так и остался неосуществленным... Мой разговор с Борисом Николаевичем подходил к концу, и тут писатель, улыбнувшись, обронил:

– А когда Степан Дмитриевич рассказывал мне о встрече с Есениным в годы первой мировой войны, то добавлял такие слова: «Красивый был парень, ладный, служил санитаром. О нем так в шутку говорили: «Смерть сестричкам милосердия!..»

...Возможно, и тогда, в мастерской, Эрьзя напомнил Есенину давнюю шутку, и они вместе с Чагиным смеялись над ней светло, от души.

Шутку они любили.

– Знаете, что однажды Эрьзя и Есенин придумали? – Я не знал, и Полевой рассказал о таком эпизоде.

В один прекрасный день друзья пошли в «Бакинский рабочий»: Есенину причитался за стихи какой-то гонорар. Пришли к Чагину: так, мол, и так, распорядись... А тот упирается: нет, дескать, денег в кассе. «Ах, нет? Ну. ладно!» Друзья выходят на улицу, встают под окнами редакции. Есенин поет частушки, а Эрьзя с есенинской шляпой в руках обходит собравшихся зевак, изображая сбор подаяния. Чагину ничего не оставалось делать, как позвать Есенина и выдать ему гонорар...

Об этой шутке друзей позже рассказывала и Елена Ипполитовна Мроз.

Степан Дмитриевич Эрьзя пережил Есенина почти на тридцать пять лет. До конца дней своих он тепло вспоминал о поэте, о дружбе с ним. Особенно подробно старый мастер рассказывал о неожиданной встрече с Есениным на старой бакинской улице осенним днем 1924 года... »

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.