Зоя ушла из дому на рассвете. Оставила адрес: полевая почта, почтовый ящик 14, майору Строгину, для Космодемьянской. Она просила не провожать ее. Поцеловала меня и сказала: «Я вернусь».
Так началось мое материнское горе.
Передачу Совинформбюро о партизанке Тане, повешенной фашистами в Петрищеве, услышал Шура. Видно, у него появилось какое-то предчувствие, потому что он попросил выключить радио. Объяснил, что ему завтра рано вставать. Я радио выключила, а у самой было тан нехорошо, тяжело на душе.. Почти через весь город пешком пошла к сестре. Иду, а вокруг люди говорят: «Читали, сегодня в «Правде»... Таня... Таня...»
Я не знала и тогда_ еще, что это говорят о моей Зое. Й что ее у меня уже нет.
Почти через четыре года не стало и сына. После гибели сестры он добровольцем поступил в танковое училище и отлично окончил его. Два года Александр бесстрашно бил фашистов. Святая ненависть к врагу вела его и охраняла от пуль – он поклялся догнать 197-ю немецкую пехотную дивизию, которая мучила й казнила Зою, и отомстить извергам.
Шура настиг их под Кенигсбергом. В кармане одного из убитых фашистов нашли пачку фотографий, сделанных с немецкой аккуратностью. На снимках была Зоя на разных стадиях пыток...
За взятие Кенигсберга Александр был представлен к званию Героя Советского Союза. Сын выполнил клятву. А вскоре после этого на 14-м километре за Кенигсбергом погиб смертью храбрых.
Люди рассказали, что, уже стоя с петлей на шее, Зоя попросила дать ей минуту. Я думаю, она это сделала не для того, чтобы еще хоть чуть-чуть продлить свою жизнь. Нет, она хотела ободрить тех, кого согнали смотреть ее казнь. Хотела сказать им слова, которые запомнили все жители Петрищева: «Наши придут! Мне не страшно умирать, товарищи! Это счастье – умереть за свои народ».
Как же нужно любить Родину, чтобы после таких мучений, перед лицом неминуемой смерти заговорить о счастье!
Меня спрашивали, как мне удалось воспитать детей героями. Такими их воспитала наша страна: героизм первых пятилеток, бесстрашные зимовки полярников, замечательные перелеты наших летчиков – все, чем жили и гордились мои ребята и их сверстники.
Я получаю тысячи писем от людей, которые помнят подвиг Зои и Шуры. В разных странах растут девочки, которым родители дали имя в честь моей дочери. Со всех концов нашей страны идут сообщения от рабочих бригад, в состав которых зачислены мои дети. Это немного успокаивает боль. Но никто не может совершить чуда – вернуть мне моих детей.
Как для миллионов матерей, потерявших в войну детей, время остановилось для меня в те часы, когда не стало дочери и сына. Что-то оборвалось внутри...
И все-таки я счастлива, что мои дети были именно такими.
Мы должны были добыть победу. Мы сами и такие, нак мы, все советские люди. Любой ценой. Другого решения не было и не могло быть. Поэтому мы стали солдатами. Солдатами фронта. Я считаю, что в этом мне повезло. Другие мои сверстницы стали солдатами тыла. Это тоже было очень важно – уметь хорошо сражаться с врагами в тылу, у станка и на поле. И когда мы – восемнадцати – двадцатилетние комсомолки-летчицы – ехали, а потом летели к фронту, мы были уже достаточно взрослыми, чтобы понимать: многие из нас погибнут, прежде чем мы добудем победу. Но ни тогда, ни после никто из нас ни на минуту не сомневался в правильности нашего выбора. Никто из нас не считал, что, выбрав трудную работу военного летчика, сделал героический шаг. Это было в порядке вещей; окончив аэроклубы и училища, мы умели летать, мы все носили на груди комсомольские билеты, значит, наше место было на фронте. А раз нам доверили встать в строй бойцов, значит, надо было драться с врагом до последнего вздоха. Вот такая простая формула. И мы дрались.
Наш женский комсомольский авиационный полк ночных бомбардировщиков начал свой путь в Донбассе, в период очень тяжелых боев. Мы летали на фанерных ПО-2, не отличавшихся большой скоростью, летали, как правило, ночью и делали обычную для бомбардировщиков работу – бомбили передний край врага, батареи, укрепления, железнодорожные составы, переправы, танковые колонны. Нас боялись, потому что мы летали тихо и появлялись там, где нас не ждали. Случалось, что за одну ночь мы поднимались в воздух по 10 – 12 раз, а однажды, это было 21 декабря 1944 года, я со своим штурманом Катей Рябовой сделала 18 вылетов. Утром мы были просто не в состоянии вылезти из кабины и уснули прямо в самолете.
С каждым днем, вернее, с каждой ночью, мы набирались опыта, учились обманывать фашистских зенитчиков и прожектористов. Соревнуясь друг с другом в личном мастерстве, мы постоянно увеличивали свой бомбовый запас и к концу войны уже брали на борт не 200 килограммов бомб, как вначале, а 350 – 380. Наши девушки даже отказались от парашютов, чтобы прихватывать с собой побольше бомб или листовок. Мы дрались с врагом наравне с нашими мужчинами, не уступая им ни в бесстрашии, ни в мастерстве. По крайней мере так говорилось в сводках. И гибли так же, как мужчины. В ночь на 1 августа 1943 года на аэродром не вернулись восемь моих подруг. Неправда то, что на войне привыкаешь к смерти, к ней невозможно привыкнуть, ведь из жизни уходят горячо любимые тобой люди. С этим нельзя смириться, и горечь утраты не утихает с годами. Но так могло быть с каждой из нас. И умом мы понимали это, умом, но не сердцем. Потому что мы безумно любили жизнь и умели быть счастливыми Даже сражаясь.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.