... После полудня в госпиталь пришла мать Володи, Ольга Ильинична. Верёвкин, взявший на себя жестокую обязанность известить её, был несколько озадачен: казалось, Ольга Ильинична мгновенно догадалась о несчастье, лишь только увидела Верёвкина. Не дав ему выговорить и слова, она крикнула: «Живой ещё? Володя живой?» И, не дослушав сбивчивого рассказа, стала торопливо собираться. По дороге в госпиталь она несколько раз задавала тот же самый вопрос: «Он живой ещё? Скажи правду: живой?» И всё порывалась бежать, но, пробежав несколько шагов, останавливалась: ей не хватало дыхания.
В палату к сыну Ольгу Ильиничну впустили лишь на четверть часа, но миновали полчаса, час, а дежурная сестра никак не могла решиться напомнить ей, что пора уходить... В первую минуту Ольга Ильинична как будто бы даже обрадовалась, увидев Володю, - на лице её появилась улыбка. Сев у его койки, наклонившись, она что - то зашептала, обращаясь к нему, и глаза её выражали не боль, не скорбь, но просьбу... Но затем она начала слегка покачиваться на своём стуле - вперёд и назад, как делают раненые, когда их страдания становятся невыносимыми.
Близился вечер, в палате - небольшой комнатке на две койки - сестра зажгла лампу, а Ольга Ильинична всё так же однообразно покачивалась, сидя подле Володи.
Вечером в госпиталь пришли соседки Тихоновой по квартире - старушка - табельщица, дворничиха, бухгалтер Аглая Тимофеевна... Пропуска в палату им не дали, и они остались внизу, в вестибюле; здесь же, на лавке у стены, приютились Лена и Витя... Получив отпуск на три дня, они тотчас же отправились проведать Володю и уже не уходили отсюда.
- Я вот яблочков сушёных принесла... Компот бы Володечке сготовить... - неуверенно проговорила табельщица и вздохнула. - Ах, он отчаянный, неосторожный, ни себя, ни матери не пожалел!...
- При чём тут неосторожность? - хмуро сказал Верёвкин. - Если не видели сами, так и не говорите... Володя подавил огневую точку.
- Он герой, понимаете? А осторожных героев не бывает, - сказала Лена.
- Верно, что герой, - согласилась табельщица. - И характером прямой, и на лицо хорош, и сердцем светел... Такие - то вот первыми и идут.
И они умолкали, объятые тревогой, скучившись все вместе в углу около широкой лестницы, ведущей наверх, в палаты, боязливо прислушиваясь, встречая выжидающими взглядами каждого, кто в белом служебном халате проходил мимо.
- Доктора - то что говорят, есть надежда хотя бы? - спросила Аглая Тимофеевна.
Ей никто не ответил.
В это же время у койки Володи собрались врачи. Они опять послушали пульс, постояли с тем непроницаемым, сосредоточенным видом, что чаще всего скрывает бессилие, - полуоткрытые губы раненого приобрели уже зловещий, синеватый оттенок, - и вышли, стараясь не смотреть на худенькую женщину с умоляющими глазами, оставшуюся в палате.
- Пульс в периферических сосудах почти не прощупывается, - сказал в коридоре один из врачей. - Сколько лет пареньку: семнадцать, восемнадцать?
Хирург, оперировавший Володю, досадливо вздёрнул плечи.
- Сестра, товарищ Скворцова, чего вы ждёте? - резко сказал он. - Немедленно грелку к ногам. И приготовьтесь: будем переливать кровь.
Прошло ещё какое - то время. Володю унесли в операционную и принесли обратно. Наступила ночь, и Ольга Ильинична опять сидела у койки, что - то нашёптывая сыну. Забываясь, она говорила громче... И странной, неразумной показалась бы, наверно, эта бессвязная речь всякому, кто подслушал бы её.
- Потерпи, Володечка, ничего... Скоро уж... Скоро, сынок... Заживёт и болеть перестанет... - как бы внушала она.
Иногда Ольга Ильинична легонько касалась руки Володи, вытянутой вдоль тела поверх одеяла, и поглаживала её.
- ... Переболеешь, а после и полегчает... А выздоровеешь, дальше учиться пойдёшь. Война кончится, опять за книжки возьмёшься... - точно приманивала она сына к жизни, - Так - то хорошо будет... На инженера выучишься, на конструктора, как ты хотел... Ничего, ничего, это пройдёт, Володечка, сыночек, пройдёт...
И, не уставая, она опять уверяла Володю, что его мучения скоро уже кончатся, опять молила его потерпеть... Не отдавая себе отчёта, Ольга Ильинична пыталась убедить Володю в том, что он должен, что он может пересилить свой недуг. Всем своим существом она переживала сейчас ту скрытую, непостижимую борьбу, что происходила в теле сына, она ощущала её, как свою собственную, как отчаянное сопротивление своего сердца, своих кровеносных сосудов, нервов, мышц... И, стремясь утишить, ослабить телесную боль, которую испытывал, должно быть, Володя, она машинально, бессознательно покачивалась - вперёд и назад - с постоянством маятника.
В 10-м номере читайте об одном из самых популярных исполнителей первой половины XX века Александре Николаевиче Вертинском, о трагической судьбе Анны Гавриловны Бестужевой-Рюминой - блестящей красавицы двора Елизаветы Петровны, о жизни и творчестве писателя Лазаря Иосифовича Гинзбурга, которого мы все знаем как Лазаря Лагина, автора «Старика Хоттабыча», новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.