Подруги

Нина и не заметила профессиональной грубоватости доктора, в ее ушах музыкой прозвучали слова: «Готовитесь стать матерью. Придет срок...»

Как жалко, что не было рядом ни телефона, ни телеграфа.

Телеграмму Анатолию она послала через четыре дня, из первого же почтового отделения: «Жду сына, срочно возвращаюсь. Встречай». Старушка, принимавшая эту наиважнейшую депешу, перечитала слова, старательно, короткими черточками подчеркнула каждое и, подняв на юную клиентку блеклые ласковые глаза, улыбнулась:

- Поздравляю вас!

Через полторы недели, ступив на перрон своего вокзала и не отыскав взглядом Анатолия, она разочарованно вздохнула: значит, задержался на дежурстве или вызвали в трест. Ничего, они успеют увидеться завтра - послезавтра и тогда наговорятся, тогда все решат, как положено.

Почти никого из знакомых Нина не обнаружила и в молодежном общежитии, куда устроилась перед отъездом на Алтай. Да и некогда было разыскивать знакомых, все время оказалось до предела замятым. Только через три дня, не выдержав ожидания, она позволила Анатолию на шахту.

- А кто спрашивает? - ответил мужской голос.

- Я прошу Анатолия Владимировича, - несмело повторила Нина.

- Жена, что ли? - не унимался голос на другом конце провода.

- Да - а... - неуверенно согласилась Нина.

- А - а, здравствуйте, здравствуйте! - почему - то обрадовался ее нечаянный собеседник. - К сожалению, Анатолий Владимирович до сих пор не поднимался из шахты... Обязательно передам, что вы беспокоились.

«Какой милый, обходительный человек! - благодарно подумала Нина. - При случае непременно познакомлюсь. Но откуда он узнал, что это я? Конечно, Толюшка не вытерпел и все разболтал. Жена!»

В этот день она с особенным нетерпением ожидала Верещагина. Прибрала в комнатке, приготовила скромненький обед, купила даже бутылку вина. Пробило час, потом два... К этому времени Анатолий обыкновенно поднимался из шахты, шел в мойку, сдавал наряд и... к половине четвертого, самое позднее к четырем, он должен быть здесь, в этой вот комнате, и, конечно, в спешке он как следует не умоется, глаза у него, милые, меланхолические глаза будут в траурной каемочке. Вот дурной, до последнего часа не знал, что она в городе.

Пробило половина четвертого, потом четыре, а его все не было, а он все не ехал. К пяти Ниной овладело вдруг такое безразличие, такая слабость, что казалось, она и рукой не сможет двинуть. Но это продолжалось недолго, так как сразу же мелькнула страшная мысль: «А если несчастье какое? А она сидит и ждет!»

Нина рванулась с места, выбежала на улицу, на дорогу к шахте. Теперь она ничего не замечала, кроме этой широкой, вьющейся меж сосновых холмов дороги. А до шахты семь километров, и ни трамвая, ни автобуса, ни попутного грузовика. Сердце стучало так громко, что, кроме его глухих ударов, ничего не было слышно. И ноги становились все тяжелее, непослушнее... Вот навстречу идет шахтер... Да - да, это, конечно, шахтер: издалека узнаешь по неторопливой, но спорой походка

- Товарищ! - окликнула Нина. - На шахте... все... благополучно?

- На шахте? - переспросил шахтер. - На восьмерке? Э - э, у нас сегодня больше чем благополучно! Областное переходящее знамя завоевали! Вот как! - Он улыбнулся во все свое курносое лицо и вдруг внимательно присмотрелся к бледной девушке с распустившейся косой, к горестному излому ее бровей, присмотрелся, угадал за лихорадочным блеском ее агатово - черных глаз почти неисходное горе и почтительно отступил с дороги, потупился.

Медленно, с трудом передвигая ноги, Нина поднялась на невысокую горку и села у сурово молчавших мохнатых кедров. Думать ни о чем не хотелось. В мутноватом небе стыли два длинных сиреневых облака. По дороге одна за другой прошли две машины. Со стороны шахты протарахтел мотоцикл и неподалеку остановился. Это не обрадовало и не встревожило Нину. Она только опустила горячие ладони на траву, сжала пальцами жесткие стебли, когда от мотоцикла по противоположному склону стали подниматься двое. У него такая знакомая размашистая походка, он так знакомо, чуть откинув назад, несет свою русую курчавую голову... А кто она? Зачем было спрашивать себя об этом? Нина даже отсюда, издалека, не заглядывая ей в лицо, могла бы безошибочно сказать, какой ясный синий свет излучали глава спутницы Верещагина.

Вот они поднялись на самую вершину холма, постояли, глядя, должно быть, на солнечный закат, и пошли дальше, скрылись. А Нина все сидела, упершись горячими ладонями о землю, и над ней, как неподкупная стража, в суровом молчании стояли вековые сибирские кедры. Сколько вот так прошло времени - минута, час, может быть, больше, - но солнце еще не успело закатиться, сиреневые облака не потухли, как вдруг кровь прилила к лицу Нины, зашумела в ушах. В первое мгновение она не поняла, что это, отчего. Она безотчетно напряглась, как тонкая, до предела натянутая струна, перед глазами ее все исчезло... Через несколько секунд совсем явственно повторился требовательный, нетерпеливый толчок под сердцем.

Василий Шевчук, прижимая к груди букет осенних цветов, негромко постучал в филенчатую крашеную дверь, подождал ответа и постучал настойчивее. Ответа опять не было. Может быть, дома нет? Он легонько нажал на ручку, и дверь неожиданно подалась, открылась. Белесые лунные потемки наполняли небольшую продолговатую комнатку. Будто кто - то в переднем углу вздохнул или всхлипнул, а может, это послышалось только...