Полярная ночь в Тикси и встречает непогодой.

Пурга не унимается вторую неделю. Ветер носится по поселку и гудит, как в аэродинамической трубе. Над крышами домов гигантские козырьки снега. Вдоль узкой улицы, прорубленной в двухметровом снегу, натянута стальная проволока, чтоб можно было пробраться от дома к дому. Мороз за сорок.

«Аэропорт закрыт пургой...», и тяжелые лайнеры с Большой земли идут пролетом.

«Аэропорт закрыт пургой...»,

и застыли в ожидании «ИЛы» и «Антоны», томятся застигнутые врасплох пассажиры.

Три коротких слова, переданных по радио, - и прекратился вывоз рыбы, а на дальних островах, в океане, полярники с нетерпением ждут почту.

Но с упорством, которому можно только удивляться, люди круглые сутки чистят от снега взлетную полосу. Ее снова заметает пурга, и снова ее чистят.

Техники неустанно прогревают двигатели самолетов, сменяя друг друга, чтобы немного отошли окоченевшие руки.

Каждый раз заново составляется график полетов, и каждый раз в назначенное время в штурманской собираются экипажи самолетов. А синоптики по-прежнему отбивают три коротких слова:

«Аэропорт закрыт пургой...»

Но бывает, что установленные Арктикой суровые законы нарушаются.

Тревожная морзянка, вспарывая ночь, отсчитывает минуты человеческой жизни. На далекой станции ждут эту помощь. И тогда изломанный пургой луч прожектора рвет темноту. В пургу поднимается самолет. Летчики вступают в поединок с Арктикой, в поединок за жизнь человека.

... В Тикси непогода. Ветер не унимается вторую неделю. Огни посадочной дорожки и лучи прожекторов выхватывают снежные волны, которые огромными валами несутся навстречу.

«Аэропорт закрыт пургой...»

Сверху тиксинская бухта кажется мертвой. В ледяном плену стоят суда, запорошенные снегом. Их очень много. И больших и малых. Сейнеры, буксиры, баржи, лесовозы и даже ледоколы, как бы расписавшись в своем бессилии, уткнули в лед тупые носы. Кажется, что Арктика здесь полновластный хозяин: захочет - занесет снегом или раздавит льдом.

Вездеход медленно переваливается через снежные валы и лавирует между судами. Они застыли в том положении, в котором их настигла суровая арктическая зима. В навигацию из них выжимают все, что можно. Особенно достается судам, когда они ходят под проводкой ледоколов. К концу навигации винты погнуты, корпус часто напоминает гармонь.

Глубокие ледяные лабиринты - «майны» - оголили корму и вздутые бока большой самоходной баржи. Вспышки электросварки отбрасывают гигантские тени от людей, копошащихся возле винта. Как тяжелые удары царь-колокола, разносится гуд металла. Эхо, отражаясь от соседних судов, многократно. повторяет этот рабочий гуд. Снимается вал винта. Идет «выморозка». Это слово родилось в Арктике. С помощью механических пил и незаменимой дедовской лопаты вокруг корпуса корабля опиливается и выбирается лед.

Образуется глубокая, с ровными полированными краями траншея. Моряки называют ее «майна». Может, потому, что с ее помощью судно как бы поднимается, открывает рули, винты, корпус ниже ватерлинии. Майну выбирают не сразу, а постепенно, по мере промерзания. Останется до воды сантиметров двадцать - промерзнет еще метра два и опять выпиливают. Так под каждым кораблем образуется искусственный док.

Крупные корабли с большой осадкой раньше пробовали отправлять на внешние базы - во Владивосток или в Совгавань, где есть доковые хозяйства. Это оказалось невыгодно, суда выбывали из строя на две-три навигации. Когда же они возвращались обратно, то снова нуждались в ремонте.

- Теперь все делаем сами, силами экипажей, - говорит руководитель выморозки капитан «Моннерона» Анатолий Марочкин. Несмотря на свои неполные тридцать лет, он здесь уже «морской волк».

• Страницы:
• 1
• 2
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.