Приходит иной раз в писательскую среду человек со свежим и новым материалом, со своим характером, с любопытной биографией, а через несколько лет его уже не узнаешь. Кажется подчас, что он и родился и вырос где-нибудь в редакции или в литературном клубе.
О таких собратьях по перу Горький отзывался с досадой и горечью.
Этих, говорил он, ничем не удивишь. Они, в сущности, не любят литературы и не верят в нее. Писать-то они еще иногда пишут, а вот читать совсем не умеют. То, что написано другими, их ни в малой степени не интересует...
Алексей Максимович любил рассказывать о том, как вместе с другими волжскими мальчишками бил фонари на высоком берегу реки. От этой страсти к битью стекол его отучил «один хороший человек, стекольщик», который так великолепно рассказывал о своем ремесле, что внушил Горькому на всю жизнь «уважение к стеклу».
— Хорошо бы написать об этом стекольщике рассказ для детей, — говорил Горький. i
— Так напишите, Алексей Максимович.
— Трудное это дело — писать для детей. А все же, пожалуй, напишу. Обещание свое Горький так и не успел выполнить. Но о детях
и о детской литературе он много думал до самых последних дней своей жизни...
...Еще задолго до первого своего выезда в чужие края, в те времена, когда он еще и мечтать не мог о заграничном путешествии, — он уже имел основательное представление о Франции, Англии, Италии, Америке, насколько можно было с ними познакомиться по книжным запасам хорошей провинциальной библиотеки.
А потом, когда ему привелось увидеть страны, о которых он столько читал с юности, он знакомился с ними не как турист, не как временный посетитель-чужестранец.
В Неаполе он мог бы быть одним из лучших гидов по музею, по городу, по окрестности. Немногие из коренных неаполитанцев так хорошо знали историю своего города, воплощенную в старинных стенах, в маленьких площадях и узких, точно щель, улочках, как звал все это синьор «Массимо Горки».
И так же, как по чужому городу, свободно он странствовал по чужим литературам. Он смутил поэта Рильке, назвав ему немецких поэтов, о которых тот и не слыхал, удивил и растрогал Роллана знакомством со старой провансальской поэзией.
И все, что знал Горький, — он знал не только про себя и для себя.
Ему хотелось, чтобы тот просторный мир, который открылся ему, был открыт миллионам:
Ялта
Дом писателей имени Чехова
30-IX-1962 г.
Мой дорогой Евгений Михайлович, меня очень огорчило и обеспокоило последнее Ваше письмо. Показались ли Вы какому-нибудь хорошему врачу? Уточнен ли диагноз? Если бы я был сейчас в Москве, я связал бы Вас с лучшими профессорами-: диагностами. Но вернусь я не раньше 15-го, если мои врачи позволят мне ехать на Север.
Жалко будет, если мы не увидимся. Побывайте в Ялте до Кисловодска. Вам будет, конечно, трудно. А хорошо бы!
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.