— Включили... В запасе просидел. Несовременный я защитник, я разрушитель, а нужны созидатели. Кто такое навыдумал? По мячу-то ударить не могут, не то что по ногам...

Он наклонился ко мне:

— Я так, к слову. Не подумай.

— Ты современный защитник, — успокоил я его, но мои старые раны вдруг заныли.

Расхотелось мне обедать. Сказать бы тут ему, кто он такой — костолом, враг игры моей. Я не сказал правду. Жаль, конечно; нет, я не боялся, просто нашла какая-то неловкость, и язык закрепостился.

— Ты ешь, ешь. Мне — позвонить, — проговорил я вовсе не то. Я ушел в прихожую, поманил Веру и расплатился.

— Васенька, — вздохнула Вера и запунцовела. — Вы не поддавайтесь, вам надо победить.

— У нас план, — начал было я, но догадался, о какой победе она говорит. Однако не идти же мне назад и резать Кубасову правду-матку в глаза. Я провел по впалой, изможденной режимом щеке и распрощался с Верой.

Такси не рискнул брать, выбрался проходными дворами к трамваю, по дороге купил темные очки и смастерил из газеты панаму. Я походил на болельщика. По-моему, все они на один манер: орут лишь на стадионе, а дома язык закрепощен.

Вечером я был дома. Иногда Бакота дает такие поблажки Акулыпину перед матчем. Тихо было в моей трехкомнатной квартире, душновато, а внизу под балконом шелестели жестяные клены... Я боялся. Я хотел отдохнуть перед игрой, но во мне сидело что-то. А чего было мне бояться в этот неясный приснившийся вечер? Я вспомнил свой возраст: от силы два сезона будущего. Но к черту это!

Слава богу, Нина не пилила меня. Она склонила над английской книжкой по лексикологии свои косые пряди и не сразу обернулась на шаги. Она не поинтересовалась: почему остаюсь, зачем? Я разглядывал ее знакомое лицо, оно было знакомо холодным. Может, презрительным? Это я не хотел уточнять. Припухлые губы были сжаты, рот будто ножом прорезан. «Занимаешься? — невпопад спросил я. — Ну, ладно...» Я ушел к себе, сел перед магнитофоном, чтобы забыться. Я послушал записи государственных гимнов разных стран, где побывал, попил чайку с лимоном и захотел спать.

Но на моей постели возлежал... Кубасов. Я остолбенел от такой плотной опеки. Я грубо толкнул его. Наверно, надо было драться.

— Больно же, — проворчал он. — Извини, Акуля, тренер велел... Переночую.

У меня опустились руки, я упал рядом с ним и отключился. И мне приснился сон, странный сон, в котором я весь был закрепощен и лишен воли: Кубасов не отставал от меня, я бегал по полю с ним за спиной. Потом я сдох. «Куда теперь?» — спросил он. «В штрафную, — выдохнул я. — Головой забить попробую». «Ну, ну», — ответил он, и мы дружно побежали в штрафную площадь.

Открыл глаза: слава богу, я был на озере Кирша, где у нас лагерь.

— Доброе утро, Акуля! — улыбнулся Тимченко.

— Привет, Тимка-голкипер, — ответил, я. — Сколько градусов на солнце?

— Девятнадцать, — сказал Тимка, причесывая перед футляром электробритвы свои черные вьющиеся волосы.

Я быстро натянул брюки. К пяти вечера будет адская жара. «Игра в аду, — подумал я. — Мы идем в тройке, и вот нам испытание».

— Тима, глаза-то у тебя голубые? — удивился я. — Красивый ты паренек. Для другой жизни, не для нашей.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• 8
• 9
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.