И наконец я выбрасываю дурацкую сигарету. Во рту сухо, нехорошо. А я доволен: слежка закончилась.
В такси сквозняк и освежает. Я поворачиваюсь к шоферу — это же Кубасов! Но он только-только стоял у киоска... Тьфу ты, господи прости. Он улыбается:
— Куда, Акуля?
— А-а... Ты... — тяну я. — Ладно, пора обедать.
— Коньячку хочешь?
— Ладно.
— Ты не думай, Акуля, я ничего. Тренер сказал присмотреться к тебе, привыкнуть. Не злишься?
— Ладно, завтра мы вам наклепаем.
Кубасов вздыхает. У него добродушная физиономия, он, наверное, слабак насчет бега — плохая жизнь.
И мы сидим за столиком, пьем «боржоми». Ресторан в нашем провинциальном городке средний. Официантка Вера старается, приятно за нее, Кубас наш гость. Она черненькая, глаза детские, чистые, в них что-то мелькает, когда она на меня смотрит.
— Режимишь? — спрашивает Кубасов.
— Режимлю, — отвечаю я. — В моем возрасте без строгости — прогорю.
— Волевой ты, Акуля. Я тебя уважаю.
— И я тебя, — отвечаю я, но я его не уважаю, говорю так, из вежливости, неприятных слов не люблю. — Ты давай ешь, такой солянки нет и в столицах, ароматнейшая соляночка.
От желто-красных тарелок пахнет маслинами, лимоном и жирным наваром. И мы съели соляночку, оглянуться не успели.
— Учишься, Акуля? — спрашивает Кубасов. — В техникуме, в институте, в школе тренеров?
— Институт закончил.
— Теперь не страшно, когда игру бросишь. У меня-то девять классов.
— Не горюй, — сказал я. — Ты еще молодой, все впереди. Тебя же во вторую сборную включили...
Мне жалко было этого ужасно здоровенного Кубасова. Он раскраснелся и горько хлопал ресницами.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.