Плечо товарища

- Все, - сказал Ниточкин и снял наушники. - Глухонемые теперь.

Ирина сидела, обхватив колени, и тупо смотрела на пепел костра. Чанда откинул полог и вошел в чум. Он достал из мешка белую расшитую малицу, меховые брюки и стал переодеваться.

- Однако надо идти мне на охотничью станцию.

- Возьми ракетницу, - посоветовал Ниточкин.

Чанда склонился к лежащему без сознания Байде:

- Я пошел, товарищ начальник. Вернусь с доктором на оленях.

Охотник бесшумно выскользнул из чума и растаял в холодной мгле.

До промыслово - охотничьей станции сто пятьдесят километров. Пешком три дня пути. Федору с каждым часом становилось хуже. Осматривая рану на второй день, Ирина обнаружила вокруг плеча красноту. Гангрена! Страшное слово. Мучительный, медленный «антонов огонь» - гангрена. Ирина осторожно коснулась опухоли. Байда вздрогнул, открыл глаза, приподнялся на локте здоровой руки, расширенными от боли глазами посмотрел на товарищей. Тело его сорвалось с локтя, упало на спальный мешок, вздрогнуло несколько раз и затихло.

- Нужно идти на станцию, - сказала Ирина. - Чанда встретит нас в пути.

Ниточкин срубил две карликовые сосенки и сделал из них носилки.

В путь тронулись поутру. Над тундрой гудел ветер. Начался он перед самым рассветом и дул однообразно и сильно весь день, затрудняя движение.

Через каждый час геологи делали привал. И на каждой остановке непременно что - нибудь «забывали». Однако Ниточкин, шагавший впереди и один выдерживавший тяжесть передней части носилок, даже не помышлял расстаться с рюкзаком, набитым отшлифованными темно - серыми гальками - дарами Голубого озера. Хриплое с присвистом дыхание вырывалось из его горла. Белый от изморози мох поскрипывал под ногами.

Байда лежал в забытьи, а когда к нему возвращалось сознание, жестоко страдал от боли. Он лежал на плечах товарищей, а ему казалось, что теплая река детства несет его к далекому берегу. Вот сейчас она выбросит его на горячий песок, и он, усталый и счастливый, будет ловить глазами слепящее солнце и ощущать под ногами твердость земли.

На последнем привале Галина забыла котелок, - ужинали мукой, высыпая ее пригоршнями прямо в рот. Ветер обворовывал людей, сдувая муку с ладоней. Федор все реже приходил в себя. Неподвижный, с заострившимся носом, он смотрел в пасмурное небо стеклянным взглядом.

Хлынул дождь. Ледяные струи секли лица. Идти стало еще труднее. На очередной остановке Ирина подошла к Ниточкину.

- Сеня, оставь рюкзак. Тяжело ведь...

- Нет, - угрюмо прохрипел Ниточкин. Коллектор похудел, рыжая щетина густо обметала скулы. Глаза сделались злыми. Глядя себе под ноги, он с завидным упорством размеренно шагал по тундре, все ниже и ниже опуская голову под давящей на плечи непосильной тяжестью. На коротких привалах подходил к Байде и с тревогой прислушивался к его неровному дыханию. Сеня почти не говорил с Ириной, она как - то отодвинулась, померкла, она не была больше главным в жизни. Главным стал Байда.

Ирина заметила, как переменился Ниточкин, чувствовала, что он почти неприязненно разговаривал с ней на привалах, и все в ней дрожало от смутной обиды.

После того, что произошло на берегу Голубого озера, она прониклась к Ниточкину необыкновенной нежностью. Ее тянуло к нему неудержимо. Но в последние дни заботы о Байде как - то незаметно заслонили Сеню, обида притупилась, мысли все реже возвращались к памятной ночи. Да и чувство вины перед товарищами глубоко ранило Ирину. Ведь не оступись она, не пришлось бы Байде жертвовать рукой, а в том, что руку отнимут, Ирина не сомневалась (прежде чем поступить на геологический факультет, она два года проучилась в медицинском институте).

Понимал свою обреченность и Федор Байда. В глубине души он не верил, что его донесут до промысловой станции, и давно уже мысленно попрощался со всеми. Истерзанное тело мешало думать. Ища успокоения от боли, он резко поворачивался на левый бок и терял сознание.