— Владимир Дмитриевич, как бы вы сами определили главную тему романа «Белые одежды»?

— С некоторых времен у нас темой стали называть почему-то не тему, а материал и фон. Говорят: рабочая тема, крестьянская тема, военная тема и т. д. А я бы сказал, что нет ни шахтерской темы, ни рабочей, ни крестьянской, ни военной. Тема — это понятие нравственное, этическое. Есть в нашей жизни две силы: добро и зло. Тема может быть образована из этих двух понятий: борьба добра со злом, вооруженность добра против зла...

Вот это можно назвать темой. Если мы рассмотрим настоящие произведения литературы, то увидим: в них обязательно есть тема этического порядка, и эта истинная тема использует то, что у нас привычно называют темой — материал и фон, — в качестве плацдарма для своего проявления. И в моем романе тема — вовсе не генетика, не биология, а тема вооруженности добра. Главная мысль моего романа: хватит добру капитулировать перед злом, уступать ему, пора изучить все повадки зла и взять себе его оружие. Одновременно я разрабатываю такой этический вопрос: а имеет ли право добро перенимать все оружие, которым пользуется зло? И отвечаю положительно.

— Звучит это, прямо скажем, по меньшей мере непривычно. Не произойдет ли так, что, переняв оружие зла, добро станет похожим на зло, а в итоге само превратится в зло?

— Уверен, нет! И вот вам пример. Война. Одно государство нападает на другое. То, которое защищается, ведет справедливую войну, оно отстаивает свою независимость. Если зло с автоматом, то и добро должно взять автомат, иначе ему не победить!

Эту мысль я облек в романе в математическую формулу: член уравнения, перенесенный на другую сторону, меняет знак; поэтому все оружие, которым пользуется зло, приобретает совсем иное значение, когда оно переходит в арсенал добра и когда добро начинает им пользоваться, чтобы окоротить зло и загнать его в какую-то безобидную уже для народов нору и навести в мире наконец-то порядок. Вот что у меня в романе является подлинной темой.

— Плацдармом для разработки этой темы вы выбрали науку. С чем это связано? Как возник именно научный посыл?

— Уже на сто лет назад ушло то время, когда писатели, работая над своими романами, использовали ограниченный материал, предоставляемый дворянской усадьбой: дуэли, встречи в аллеях, за чайным столом, интриги на балу, визиты по утрам и т. д. Ныне же в руках у писателей материал гораздо более обширный, потому что у нас теперь на страницы романов вышел человеческий труд.

Итак, тему избрал; нужно находить, где она получит свою жизнь. Тут мне помогло общение с биологами во время моей журналистской работы. Лет двадцать назад в «Комсомольской правде» я напечатал большую статью о генетике Нине Александровне Лебедевой, о том, как она боролась с лысенковцами. Между прочим, вот откуда пришел в книгу и нравственный толчок! Ведь Лебедева боролась с лысенковцами, надев шапку-невидимку: взяла у зла его оружие и повернула против него же. Член уравнения перенесла в другую сторону и изменила знак, назвалась лысенковкой. И даже диссертацию как лысенковка защищала. Но у себя дома она находилась в глубоком научном подполье и, завесив окна, вела свои опыты из области классической генетики, где и сделала свои выдающиеся открытия.

Я основательно изучил начатки того материала. Он и стал у меня основным фоном романа. Множество сердец, все ученые, устремились тогда на ту статью в «Комсомолке», и мне только оставалось укреплять знакомства и реализовать беседы, в которых мои собеседники рвались выложиться, рассказать, что наболело. Все это потом вошло в книгу.

— А помогла ли чем-то тогдашняя статья в «Комсомолке» самой Лебедевой?

— Очень помогла! Статью я строил так, чтобы на ее основании можно было принимать конкретные меры. Во-первых, я доказал, что нашими учеными — не лысенковцами — выведены замечательные сорта картофеля, но путь его к потребителю умышленно задерживают. Это все возымело действие. Нина Александровна значительно продвинулась вперед; после той статьи была проведена большая ревизия в институте, о котором шла речь, и лысенковцы, задерживавшие работу Лебедевой, получили по заслугам.

Биологи, которые еще находились под прессом лысенковцев, приняли меня в свой круг. Им были нужны помощь и сочувствие. Причем ученые разного ранга, вплоть до академиков. Это были люди высоконравственные, настоящие хранители традиций интеллигентности. Они не смирялись со своим положением, как могли, боролись и борьбу свою довольно хорошо документировали, писали мемуары, снимали фотокопии с официальных писем. Все эти архивы перешли ко мне, я получил от новых друзей и личные, очень богатые пояснения.

— Надо полагать, насколько обрадовала ваша статья в «Комсомолке» одних, настолько же она настроила против вас других — псевдоученых из лагеря лысенковцев. И уж, конечно, они не бросились к вам с распахнутыми сердцами. Как удалось вам так тщательно изучить этот контингент, чтобы описать с мельчайшими подробностями? Лысенковцы ведь наверняка не напрашивались к вам на исповедальные беседы. И еще. В одной из рецензий на ваш роман критик В. Шапошников укоряет вас в том, что лысенковцев вы изобразили, на его взгляд, недостоверно — на грани карикатуры. Как же было на самом деле — вы следовали правилу Достоевского, который говорил: «Для того, чтобы правда стала убедительнее, надо прибавить к ней хоть каплю вымысла», — и воспользовались приемом гротеска при написании портретов лысенковцев, или же характеры их были в действительности настолько карикатурны, что у кого-то из нынешних читателей вызывают недоверие?

— Я их очень мягко описал! Не забывайте, что это были псевдоученые, они только изображали из себя ученых. А какие перепалки они устраивали на ученых советах — это надо было слышать!.. Я понимаю, людям нынешнего поколения это трудно представить, но у меня даже и в мыслях не было добавлять им каких-то «достоинств» — собственных хватало с лихвой. И, кстати, не надо думать, что лысенковцы перевелись на корню. Их и сейчас еще сколько угодно...

Лысенковцы бдительно охраняли свои позиции, поэтому к ним нужно было прокрадываться по методу троянского коня. У Трофима Денисовича Лысенко в институте — такое черное здание на Ленинском проспекте — еженедельно проводились научные конференции, которые вели сам Лысенко и его правая рука — Презент. Мне туда удалось пробраться, и на нескольких таких собраниях я присутствовал и, изучив всю эту кухню, вынес твердое убеждение: они, лысенковцы, сами знали, что не правы.

— Что же, по вашему мнению, побуждало их, знающих о собственной неправоте, фанатично гнуть свою линию? На что же они надеялись?

— А побуждало, вероятно, вот что. Подобные явления, примеры мы можем наблюдать, кстати, не только в науке, но и в искусстве, в литературе. Одаренный человек, поэт, прозаик ли, ученый, которого, как говорится, сам бог перстом в лоб тронул, всегда беспечен, весел, радостен и не может быть иным, потому что он все время видит истину. Явления, которые ему открываются, его радуют, душа его прыгает в восторге оттого, что сделаны такие открытия. И он совершенно не думает о какой-нибудь защите, о сокрытии своих дел. Только когда на него начинают сильно давить угрюмые люди, тогда приходится ему призадуматься.

Но если тебе не повезло, мать-природа перстом не тронула в лоб, то никакие видения тебя не будут посещать, и твой путь в науке совсем другой. Ты не сделал открытия, тебе не засияло видение чудесное, твой день пасмурен — осенний, грустный день. Но сквозь этот день ты видишь, как живут ненавистные тебе одаренные люди. Как он, одаренный, пальчиком шевельнет — и птица счастья садится ему прямо на руку! И главное, дурак, не понимает вкуса побед, не копит, а раздает все свое богатство бесчисленной своей родне, знакомым и сам не насыщается. А вот мне, говорит человек с пасмурным взором, мне бы так хотелось, я бы так охотно взял все плоды эти и ассимилировал как надо. Но вот ничего нет!..

Я часто задумываюсь о том, что человеческий мыслительный аппарат имеет вот такие особенности: в черепной коробке заключены мыслительные агрегаты, и обязательно парами — по две адекватные пары. Так, например, есть мышление потребительское и есть творческое, производящее. Одно мышление озабочено: что бы такое новое произвести? И его обуревают вдохновения, связанные с созиданием, сам процесс созидания является источником особого — творческого — волнения. А мышление потребительское как бы антоним творческому. Противоположность. Производство, созидание его совершенно не интересует, оно не специализировано на этом, оно специализировано на освоении наслаждений различного типа. Например, наслаждения от потребления всяческих материальных вещей. А кроме того, есть наслаждение от потребления угодливости, услуг людей, их рабского преклонения. Я в романе привожу пример с пчелами: они кормят свою матку особым молочком (сами же его не едят), и она вырастает огромная, с палец. Так же точно есть люди, которые потребляют молочко унижения других людей.

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• 4
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.