Писатель, актер, режиссер Шукшин

Владимир Коробов| опубликовано в номере №1193, февраль 1977
  • В закладки
  • Вставить в блог

«...Шукшин чисто механически, – рассуждает критик, – вписан в приглушенно поэтичный хуциевский рассказ о фронтовике, душа которого оттаивает после войны. Фигура солдата здесь как часть пейзажа; Федор снят преимущественно на общих и средних планах, часто со спины; там, где мы видим его лицо, в глаза нам бросаются атрибуты типа: пышные усы, выбеленный чуб, крепкая лепка щек. Внешне все «бывалое», теркинское. Но странное ощущение: при всей этой «теркинской» внешности, когда ждешь взрывного юмора, бешеного темперамента, герой Шукшина словно бы заторможен. Глаза куда-то внутрь себя смотрят...»

Все в этом рассуждении и так и не так. Фильм действительно приглушенно поэтичный, таким и задуман был. Но причем здесь Теркин! Вот уж о ком ни сном, ни духом не вспоминаешь, смотря «ДваФедора», да и внешность главного героя, не говоря уж о характере, никак не теркинская. Всякое сравнение хромает, а это вовсе. Потом, что значит «чисто механически вписан», «атрибуты типа»? Выходит, Шукшин не более чем типаж в этом фильме?..

26 марта 1976 года на вечере памяти В. М. Шукшина в Доме кино Марлен Хуциев начал свое выступление так, будто только-только прочитал эти строки Л. Аннинского (что вообще-то не исключено: буклет продавался в фойе перед началом вечера). М. Хуциев сказал, что он отдал главную роль Шукшину потому, что почувствовал его индивидуальность, которая была выражена и лицом, и голосом, и жестом. Талант есть нечто поставленное от природы, похожесть же не есть всеобщность. Типажом Шукшин не был, он был и тогда актером с большими возможностями. «Сняли этот эпизод – приезд. Он должен был быть в монтаже другим, для этого был специально снят иной, длинный план, который, как предполагалось, войдет в этот эпизод. Пытался смонтировать, но что-то удерживало от этого, хотя по всем правилам нельзя было оставлять в кадре столь долго героя крупным планом – стоит, смотрит, и все. Но на это лицо хотелось смотреть...»

Глаза, которые куда-то внутрь себя смотрят, – это была очень верная и точная характерная деталь, найденная автором, без нее образ был бы не попон. не договорен, размыт.

Марлен Хуциев поведал и о некоторых запомнившихся ему чертах поведения Шукшина того времени. Василий Макарович много рассказывал тогда в перерывах веселых историй из деревенской жизни, про то, например, как некий дед дрался. Поразительна была его обязательность во всем, что касалось работы, и трогательна робость и вежливость: он мучительно долго переходил со своим первым режиссером на «ты», хотя они были почти ровесники.

В августе 1958 года случилось другое приятное для Шукшина событие. В журнале «Смена» (№ 15) был опубликован – первая публикация! – его рассказ «Двое на телеге».

...Ненастье. Дождь, дождь и дождь. По раскисшим проселочным и лесным дорогам едва тащит телегу лошадь. «Но-о, ядрена Матрена», – подстегивает ее старый возница Семен Захарович. Если бы не записка председателя колхоза, ни за что бы, ни поехал в эту дальнюю Березовку. Вишь, понадобилось новой фельдшерице срочно за лекарствами туда! Девушка Наташа молча, сидит на телеге. Подъехали к пасеке, зашли в избу. У Семена Захаровича заметно улучшилось настроение: его друг пасечник Семен достал березовый туесок с медовухой. Сидят, мирно беседуют. Разомлели в тепле. «Девушке было так хорошо, что она невольно подумала: «Все-таки правильно, что сюда поехала. Вот где действительно... жизнь». А Семен Захарович ее хвалит: мол, молодец, не хныкала. А как иначе, вторит ему пасечник и указывает на комсомольский значок на груди девушки. Непогода разыгралась еще пуще. Старики собираются ночевать и ей советуют поскорее ложиться. А Наташа думает: как же так, сама попросилась в Березовку, ей и врач их толстый советовал переждать ненастье, и что же получается – она сидит в тепле, пьет чай и никуда не двигается. Вспомнилось, как указал пасечник на ее комсомольский значок... Девушка решительно начинает собираться, старики удерживают ее – куда на ночь, глядя да в дождь такой! – но Наташа не слушает их,, говорит взволнованным голосом, что и одна доедет; кряхтя и ругаясь про себя, начинает одеваться и Семен Захарович. Двое снова в телеге...

Как здорово было бы воскликнуть: смотрите, первый, только опубликованный рассказ, но сколько в нем уже, несмотря, конечно, на недостатки, присущие многим молодым писателям, проглядывает достоинств! Но нет, ничего здесь, кроме разве что отдельных точных бытовых деталей, да и то расхожих, не «проглядывает». Над автором довлеет схема, безлики и заданны характеры... Словом, в рассказе «Двое на телеге» ничего нет от знакомого и любимого нами Шукшина. Но вспомните, читатель, что далеко не все русские писатели начинали «Бедными людьми», были также «Мечты и звуки» и «Ганц Кюхельгартен» – книги, по которым никак нельзя было поручиться, что они принадлежат молодому перу будущих авторов «Кому на Руси жить хорошо» и «Мертвых душ». Первый же напечатанный рассказ Шукшина будет нам всегда дорог именно тем, что он первый, и со временем, когда он войдет в собрания сочинений (ни в одну книгу Василий Макарович его не включал и не мог включить, ибо был строг к себе), читатель, знакомясь с ним, сравнивая его с произведениями последующими, лишний раз воочию убедится, как быстро рос Шукшин, набирал творческую высоту.

Василий Макарович, видимо, скоро понял, что «Двое на телеге» в частности и вообще рассказы такого рода мало что могут дать читателю и ему самому. Последующие его рассказы – уже иные, хотя опять-таки не совсем еще «шукшинские», – увидят свет спустя более чем два года.

В 1960 году Василий Шукшин готовился к защите диплома и ходил в литературное объединение молодых писателей при журнале «Октябрь».

Еще на первом курсе и едва ли не на самом первом занятии М. И. Ромм учил:

«Если между зрителем и автором пьесы стоит как переводчик замысла автора на язык кинематографического или театрального действия актер, то режиссер стоит между актером и основным автором. Таким образом, режиссер является переводчиком для переводчиков. Он первый истолковывает произведение искусства и доносит свое истолкование, свое видение и рлышание всего того, что написал автор, до всего отряда исполнителей».

Уже для Шукшина-дипломника это определение не годится. Он сам написал сценарий короткометражного (из трех частей) художественного фильма «Из Лебяжьего сообщают». Сам поставил его как режиссер. И, более того, сыграл в этом дипломном фильме одну из главных ролей. Выходит, не в «Печках-лавочках», а еще на заре кинематографической юности попытался предстать Шукшин «един в трех лицах», стать не «переводчиком для переводчиков», а в максимальном приближении цельным художником, не истолкователем, а полновластным автором, создателем фильма.

Лебяжье – целинный центр на Алтае, фильм же снимался под Волоколамском. Он рассказывал о буднях райкома партии, о разного рода трудностях в борьбе за урожай, их преодолении. Не хватает машин, запасных частей для комбайнов и т. п., а тут еще несчастье такого рода: в горячую пору, уборочную страду, от инструктора райкома партии (его и играет Шукшин) ушла жена. Мы видим, как мучается этот хороший человек, но не опускает рук, не просит сочувствия, загоняет боль внутрь себя и едет-таки в Лебяжье, где прорыв, где его присутствие необходимо. Фильм заканчивается газетной информацией: из Лебяжьего сообщают, что уборочная подходит к концу без помех, высокими темпами.

Здесь, на этом фильме, встретились Василий Шукшин и Леонид Куравлев, тогда студент ВГИКа. Куравлев играет роль механизатора, озабоченного, где бы достать дефицитные запчасти к комбайнам (ситуация, воспроизведенная затем Шукшиным в рассказе «Коленчатые валы», а еще позднее вошедшая в сценарий «Брат мой» и второй раз обретшая экранную жизнь в фильме В. Виноградова «Земляки» по этому сценарию, в котором, как мы узнаем дальше, Василий Шукшин в свое время разочаровался). Куравлев прекрасно ведет свою роль, по сути, это «штрихи к портрету» будущего Пашки Колокольникова. Из дипломного фильма Шукшина понятно, почему он не искал затем иного исполнителя главной роли для фильма «Живет такой парень», хотя кинопробы Л. Куравлева и были неудачны.

...Защита диплома прошла успешно, хотя стремление молодого режиссера быть «и швецом, и жнецом, и на дуде игрецом» восторгов не вызвало. До сих пор шокирует иных деятелей стремление молодых талантов делать больше, чем им «положено» на первых порах, пока у них нет «имени». Их подчас квалифицируют как «выскочек», «неблагодарных», «из себя меня корежит» и т. п. Одна заслуженная актриса язвительно заметила Шукшину на защите дипломного проекта: «А что, Вася, может, ты еще и музыку к фильмам писать будешь?..» Желваки Шукшина заходили, он с трудом сдержался, чтобы не нагрубить, но ответил все же вызывающе: «А что? И буду...» Как покажет время и расскажет потом композитор многих фильмов Шукшина П. В. Чекалов, это утверждение было недалеко от истины...

Но вот и диплом, а что с ним, скажите, делать? В прошлом, 1959 году киномеханик Саша Куксин объявил по радио, что нынче в Сростинском клубе будет показываться новый фильм «Два Федора», в котором... Сеансы были «битковыми». Зал будет столь же переполнен и в этом, 1960 году, когда покажут «Золотой эшелон», где Шукшин сыграл роль большевика-подпольщика Андрея Низовцева, спасающего с товарищами золото, которое Колчак хотел переправить за границу. И о «Простой истории» (1961) будут долго говорить в Сростках (здесь он играет «простого» деревенского парня Ивана Лыкова) и об «Аленке» (1962) – здесь герой тоже «свой» – моряк-целинник Степка Ревун (с женой «городской» ему не повезло). Будут роли, которые Шукшин спустя время сам посчитает дежурными и проходными. Роли будут, но режиссер такой, Шукшин, будет неизвестен вплоть до 1964 года. А в 1960-м и еще в течение двух лет у «дипломированного молодого специалиста» – ни московской прописки, ни постоянной работы, ни угла своего, а ему уже тридцать один...

Москва, известно, слезам не очень верит, да и не умеет и не собирается плакаться доброму дяде в жилетку этот человек. Фильм не дают снимать? Ну и ладно, ну и хорошо, подождем, зато рассказы печатать собираются – уже в наборе, в типографии. Не зря, выходит, пришел в литобъединение при журнале «Октябрь» молодой человек в грубом бобриковом пальто, в огромной рыжей шапке и в тяжелых сапогах. Он (продолжаю цитировать предисловие к первой книге Шукшина «Сельские жители», написанное одним из тогдашних сотрудников «Октября») нетерпеливо, настойчиво заявил тогда:

« – Я принес рассказы. Прошу прочитать и обсудить их сейчас же.

– Почему такая спешка? – спросили мы.

  • В закладки
  • Вставить в блог
Представьтесь Facebook Google Twitter или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.

В 4-м номере читайте о знаменитом иконописце Андрее Рублеве, о творчестве одного из наших режиссеров-фронтовиков Григория Чухрая, о выдающемся писателе Жюле Верне, о жизни и творчестве выдающейся советской российской балерины Марии Семеновой, о трагической судьбе художника Михаила Соколова, создававшего свои произведения в сталинском лагере, о нашем гениальном ученом-практике Сергее Павловиче Корллеве, окончание детектива Наталии Солдатовой «Дурочка из переулочка» и многое другое.



Виджет Архива Смены