«Хороший, чуткий, - подумала девушка, - сам несёт и ещё помогать хочет». Она отрицательно покачала головой и отвела руку молодого партизана. Ответить не было сил, но она не выпустила его горячую ладонь, и руки, слабо соприкасаясь, говорили красноречивее слов.

Где - то высоко в небе гудел вражеский самолёт. Из - за дыма и пыли его нельзя было рассмотреть, но «по голосу» партизаны угадали, что над ними висит тот самый вражеский двухфюзеляжный разведчик, который на фронте звали «старшиной воздуха», «рамой», а в партизанских краях - «очками» или «фрицем с оглоблями». Иногда он точно застывал в воздухе и звенел над головами надоедливо, как комар. Обычно таких самолётов побаивались. Они имели скверную привычку во время разведок развлекаться метанием мелких бомб на скопления людей. Но теперь на него никто не обращал внимания. Усталость убила все мысли, кроме одной: несмотря ни на что, двигаться. С трудом волоча ноги, спотыкаясь, падая, люди шли вперёд, шатаясь под непосильным грузом, шли, шли, шли, с удовольствием, как маленькую победу, отмечая каждый сделанный шаг.

Идя рядом с Мусей и украдкой поддерживая снизу её мешок, Николай раздумывал над тем, что происходило. Раз «фриц с оглоблями» гудит над их головой, раз в разгар наступления на Москву, о котором столько трещало в последние дни берлинское радио, противник принуждён бросать на них, на горстку советских людей, действующих в глубоком тылу, войска, артиллерию, - значит, задача партизан выполнена, и, даже отступая, они отвлекают на себя, отрывают от фронта хоть немножко, хоть самую малость вражеских сил. Пусть база разгромлена и сожжена, пусть приходится им в этой духоте тащиться без дороги в глубь пересохших болот, навстречу новым неизвестным бедам и испытаниям, пусть спины трещат под тяжестью груза, - ничего, ничего, они продолжают воевать!

- Разве мало таких, как мы? - неожиданно для себя произнёс вслух Николай.

Муся удивлённо глянула на него и, поняв, что он думает о том же, о чём она, легонько пожала его руку.

Ничего не сказав, Николай пожал ей руку и исчез в пыли, чуть слышно позвякивая котелком.

Раненые всё ещё тянули без слов знакомый мотив, который был теперь полон грусти. Огненные разноцветные круги опять поплыли перед глазами девушки. Она пошатнулась, уцепившись за фуру обеими руками. «Только бы не упасть, тогда уже не будет сил подняться!» Выждав такт, она вздохнула поглубже и, стараясь отогнать от себя оцепеняющее забытьё, тихо пропела:

«Отец сыну не поверил,

Что на свете есть любовь...»

Последнюю ноту она растянула, и нота эта долго звенела, как стриж, заблудившийся в пыльной духоте. Чёрный даже присел на телеге. Блеснув белками глаз, он поддержал песню, и они вместе согласно закончили:

«Весёлый разговор!»

Анна Михеевна, Дремавшая среди узлов, очнулась и удивлённо посмотрела на раненого.

- Эх, сестрёночка, хоть песню вместе споём! - начал было Чёрный, но Муся, не слушая его, уже пела второй куплет. Приподнялся на локте Бахарев. Тупо глядя воспалёнными глазами, бессознательно подчиняясь зовущей силе девичьего голоса, он хрипло подхватил песню.

Немец очнулся, перестал стонать и удивлённо, даже со страхом смотрел перед собой, стараясь, должно быть, понять, действительно ли поют его немощные соседи по фуре и эта девушка, сгибающаяся под непосильной тяжестью, или это чудится ему в бреду.

Заводя третий куплет, Муся слышала, что поддерживают её уже не только с фуры, но и оттуда, из душной мглы, в которой неясно маячили фигуры партизан.

Ну да, колонна подхватила песню. Разрастаясь, ширясь, песня, точно магнит железные опилки, стягивала людей туда, где звенел голос запевалы. Колонна уплотнилась. Задние подтягивались. Вокруг госпитальной фуры сбивалась большая, неясно темневшая во мгле толпа.

Точно свежим влажным ветром, овевала песня усталые, разгорячённые лица, будто ключевой водой, смачивала пересохшие рты. Люди поправляли на плечах ящики, мешки, части разобранных пулемётов. И казалось, что уже не такой душной сушью дышит на них болото, не так неровен путь, будто и груз полегчал и меньше болят натруженные спины.

Чувствуя и на себе освежающую силу песни, радуясь, что искусство, которому она мечтала посвятить жизнь, могущественно даже в таких невероятных условиях, Муся, как только отзвучали последние слова старой песни, поспешила завести новую, ту, что по вечерам с особой охотой певали партизаны.

«По долинам и по взгорьям», -

запела, почти выкрикнула она, боясь, что её не поддержат, но уже десятки голосов дружно подхватили:

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.