Песня

Эффенди Капиев| опубликовано в номере №341, май 1941
  • В закладки
  • Вставить в блог

... Сулейман сидит, держа на коленях чунгур и задумчиво глядя перед собой. Лицо его спокойно. Перед ним на стене - портрет Ленина и Сталина, тот, где они сняты вместе. Ленин сидит в кресле, сложив руки и как бы приготовившись слушать Сулеймана, о котором только что был у них разговор со Сталиным. Ленин и Сталин сидят в окружении зелени, быть может, в саду, и сад этот, полный птиц и солнца, окружает саклю Сулеймана.

Сулейман смотрит сосредоточенно. Глаза его спокойны и полны мыслей, и на этот раз я, наконец, называю их вдохновенными...

... Потом он повторяет про себя слова песни. Много спустя он поет ее вслух, но не мне, а сакле своей, своему аулу, своей земле и звездам, что видны в окна на ясном ночном небе. (Это были крупные весенние звезды, и они, казалось, мигали ресницами, понимая слова поэта).

Я сидел молча. Я переживал тогда смутное чувство, и оно то теснилось в моей груди, обременяя душу, как те призраки тумана, что кочевали в низовьях садов осенью, то бушевало, как летняя гроза, и пело подобно садам, многоголосым, как орган, то мерцало на сердце теплым огнем в синей зимней холодной ночи.

Нет, я не запомнил слов той песни, но смысл ее я записал тогда же очень кратко, как смог...

О, люди! Жил-был один старик со своей старухой у самого синего моря. Он был бедняком, он был последним батраком в ауле и жил в самом низу, у дороги, как под ступеньками живет пес.

Нет, нет, старик этот не был поэтом!

Из далеких стран идет песня. В ее крови должна течь чистая юность, иначе она падает наземь, не сделав и двух шагов. Старик был стар смолоду, а на склоне лет и совсем одряхлел. Вместо светлых дней, которые освещали бы старческую память, как луна, молодость оставила ему сто сорок обид, и обиды эти, давно перекипев, лежали теперь на его сердце, затвердев, как камень. Они не волновали, но томили. Черный камень тянул тело к земле, он был тяжел и лежал в сердце плотно...

О люди, старик этот не был поэтом! Согнутый вчетверо нуждой и скорбью, вечно ищущий правды и не видящий ее вокруг, слабый и многого не понимающий в этом темном мире, старик был просто сто сорок первым бедняком в своем ауле... Язык, говорящий: «Хлеб, хлеб, хлеб», - не может петь! И вот овладела стариком та самая холодная и черствая тоска, что предшествует смерти...

Шли дни. Один за другим шли они, похожие друг на друга, как вдруг что-то случилось.

Темный мир стал светлеть.

Однажды утром старик встал и удивился своей жизни. Старуха его была одета в кашемир, а не бязь. Сыновья ходили в шапках из белого курпе. На ногах старика были мягкие новые сапоги, вместо рыжих набитых сеном черыков.

- Что случилось? - сказал старик про себя.

Дом, двор, сад - все стояло лицом к нему, говоря: «Доброе утро!» Прежде высокий замкнутый аул теперь как будто разросся вширь, и сакля старика вдруг очутилась посредине. Как же так? Почему он, живя на окраине, чувствует себя хозяином всего, первым человеком? Почему доступно и то и это, и встречные люди рады говорить, рады встречаться? Почему на сердце нет камня?.. Камня, который всю жизнь сдавливал его порывы? Нет его, и в том месте, где он лежал, как в колыбели, лежит теперь в сердце крохотная безъязыкая радость. И с каждым ударом сердца раскачивается колыбель. Дитя растет!...

- Скорей, скорей, старуха, дай мне воды!

Старик подумал о той сказке, где рыбак поймал индостанскую золотую рыбку и огляделся. Но он не был рыбаком. Кроме того, вместе с ним богатели и его друзья, вечные батраки; в каком море, в какой сказке найдешь ты, юноша, столько золотых рыбок!...

Старик вернул старухе кувшин с водой: была явь, не было сна. Он оделся и, взяв посох, вышел из дому осторожными, тихими шагами.

Он вошел в сад, и сад стоял вокруг него в розовом яблоневом цвету. Цвет этот ложился на дорогу, на ограду, на подоконники сакли, как заря, и старик впервые увидел тогда весну с глаза на глаз.

Розовый дым вставал с деревьев и плыл мимо него.

Старик смотрел, прищурясь, на солнце. Пели птицы. Где-то внизу, в овраге, журчал ручеек, и прошлогодние листья пахли землей, разбуженной шумами весны.

  • В закладки
  • Вставить в блог
Представьтесь Facebook Google Twitter или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.

В 4-м номере читайте о знаменитом иконописце Андрее Рублеве, о творчестве одного из наших режиссеров-фронтовиков Григория Чухрая, о выдающемся писателе Жюле Верне, о жизни и творчестве выдающейся советской российской балерины Марии Семеновой, о трагической судьбе художника Михаила Соколова, создававшего свои произведения в сталинском лагере, о нашем гениальном ученом-практике Сергее Павловиче Корллеве, окончание детектива Наталии Солдатовой «Дурочка из переулочка» и многое другое.



Виджет Архива Смены

в этом номере

Мой друг

Записная книжка