Перегон

— Судить буду сукиного сына! В колонию! — кипятился Попов, когда Биктебаев привел к нему конокрада, связанного по рукам мягким сыромятным чересседельником.

Невысокий, ладно сбитый парнишка молчал. Это он делился по дороге к площади своими планами с закадычным другом Володей Кричевским. Джумат произнес только одну фразу:

— Малец восемьдесят верст без седла проскакал! — И сразу вышел из кабинета.

А Матвей Захарович сказал:

— Николай Григорьевич, я его знаю. Это Петя Семищенко, он с моим сыном учится. Разрешите мне с ним с глазу на глаз поговорить...

— Зачем угнал лошадь? — спросил Кричевский, когда они остались наедине. — Будешь врать — отправишься в колонию для малолетних. Скажешь правду — подумаем.

— Нужна мне ваша кляча! — Петя вдруг сорвался с табуретки. — Прячетесь здесь, шкуры, а моих всех фашисты перебили! Понимаете или нет? Нет их больше на свете! — Мальчик зарыдал. — А вы мне... какой-то колонией... грозите...

Кричевский подошел к пареньку, положил руку на плечо.

— Ну, это уж ни к чему... Ты хотел на фронт? За это я тебя уважаю! А нас зря обижаешь... На, утрись, чистый. — Он протянул мальчику носовой платок. — Слушай, Семищенко, — Матвея Захаровича словно осенило, — у меня есть к тебе деловой разговор. Хочешь, вместе будем выполнять правительственное задание?

Так начальник эшелона получил в свой отряд первого погонщика. Вторым стал его собственный сын. Эти двое привели в отряд еще девять подростков, на которых, по их мнению, можно было вполне положиться. Упросил, чтобы его взяли с собой, и Лешка Чопович.

17 июня в 5 часов утра эшелон двинулся в свой долгий путь. Не было торжественных проводов, не звучало речей. Вместо ликующих перепевов фанфар — полусонное мычание, цоканье рогов и неторопливый тяжелый топот сотен коровьих ног.

Запас провизии и поклажу везли на трех воловьих упряжках. На них же ехали старый Тито-вич и женщины: Дарья Коваленкова с пятнадцатилетней дочерью Верой и тетка Пети Семищенко.

Лошадей на всех не хватало, и погонщики садились в седла поочередно. Но это было даже к лучшему — не страдало мальчишеское самолюбие. Ведь, известное дело, без привычки долго верхом не проедешь. Ребятам предстояло еще пройти нелегкую школу верховой езды. Лучшего же тренера, чем Джумат, вряд ли можно было сыскать.

— Джигит не тот, кто быстро скачет, — иногда приговаривал он значительно. — Джигит тот, под которым лошадь быстро бежит!

До ребят не совсем доходил смысл изречения, но когда они просили объяснить, что оно значит, он отшучивался:

— Станете джигитами — поймете.

Сам Биктебаев родился в кибитке и вырос в седле. И когда уходил на фронт, даже не мыслил войны без лошадей. Из своего первого окопа у подмосковного сельца Устиновки он увидел лошадь, но это был полузапорошенный снегом труп, так и оставшийся запряженным в опрокинутую телегу. Джумат только успел отметить про себя, что все колеса в полном порядке, как из перелеска появились немецкие танки...

Мальчишки отлично знали, что обозначают две желтые и красная полоски на солдатской гимнастерке Джумата, и ценили их не ниже орденских колодок. После двух тяжелых и одного легкого ранения вернулся Биктебаев в степь.

С первого дня начальник эшелона установил распорядок, который уже старались не нарушать до конца перегона: с 6 до 9 часов утра скот пасется. Потом погонщики должны пересчитать своих подопечных, и в путь. В 4 часа — отдых, и снова два часа дороги холодочком.

Пастбища в тех местах отменные, поэтому трудностей с кормом для скота пока не испытывали. Зато проблема водопоя сразу же возникла со всей остротой. Ведь для того, чтобы корове напиться, надо не меньше двух-трех ведер. А вытянуть из колодца шестьсот ведер не так-то просто. Поэтому шли по возможности вдоль рек, но реки, к сожалению, не текут по параллелям. Рано или поздно их приходилось покидать. А на карту нельзя было полагаться — озерцо или балка могли пересохнуть. Вперед всегда высылалась конная разведка. Ехал сам Кричевский или Джумат, а то и Лешка, управлявшийся с лошадью получше других. Разведчик брал с собой одно из ружей, имевшихся в отряде, на случай нежданной встречи с волками, которые иногда далеким, будоражащим душу людей и животных воем напоминали о своем существовании.