– Аильские старики. Обычно они испытывали мальчишек: «Ну-ка, батыр, скажи, из какого ты рода, кто отец твоего отца? А его отец? А его? А какой он был человек, чем занимался, что говорят люди о нем?» И если окажется, что мальчик не знает свою родословную, то нарекания дойдут до ушей его родителей. Что, мол, за отец без роду, без племени? Куда он смотрит, как может расти человек, не зная своих предков, и т. п. Здесь есть свой смысл преемственности поколений и взаимной моральной ответственности в роду. Быть может, кто-нибудь обратил внимание: в повести «Велый пароход» я попытался сказать об этом устами мальчика – когда он разговаривает с приезжим шофером.

Это был урок памяти.

– То, что мой отец в первые годы революции оказался грамотным человеком (позже он еще дважды учился в Москве), то, что он стал одним из первых коммунистов-киргизов, был на руководящих постах, живо интересовался политикой и литературой, к тому же моя мать – Нагима Хамзеевна Айтматова – тоже была грамотной, вполне современной женщиной, позволило им сразу приобщить меня к русской культуре, русскому языку и, стало быть, к русской литературе, – разумеется, детской литературе.

С другой стороны, бабушка, постоянно увозившая меня, внука своего, к себе в горы, на летние кочевки, женщина исключительно обаятельная и умная, всеми уважаемая в аиле, оказалась для меня кладом сказок, старинных песен, былей и небылиц...

Пожалуй, сама того не подозревая, бабушка привила мне любовь к родному языку. Родной язык! Сколько об этом сказано! А чудо родной речи необъяснимо. Только родное слово, познанное и постигнутое в детстве, может напоить душу поэзией, рожденной опытом народа, пробудить в человеке первые истоки национальной гордости, доставить эстетическое наслаждение многомерностью и многозначностью языка предков...

В то же время должен сказать, по крайней мере исходя из собственного опыта, что в детстве человек может органически усвоить два параллельно пришедших к нему языка, а может быть, и больше, если эти языки были равнодействующими с первых лет.

Для меня русский язык не в меньшей степени родной, чем киргизский. Родной с детства. На всю жизнь.

Интересное наблюдение над своеобразием языка у Ч. Айтматова мы находим у С. Залыгина: «В «Белом пароходе» Чингиза Айтматова меня удивляет такая особенность: отдельно взятый абзац его повести то и дело звучит как сказка, однако же в целом – это вполне реалистическое произведение, написанное чистым и красивым русским языком».

Отвечая на вопрос, как шло его становление как писателя, Ч. Айтматов с особой благодарностью говорит об уроках русской классической и советской литературы:

– Эпиграфом ко всей дореволюционной русской литературе я поставил бы пронзительные, до боли сердечной щемящие слова Александра Радищева: «Я взглянул окрест меня – душа моя страданиями человечества уязвленна стала». С этих пор русская литература, смею думать, превратилась в дело гражданского подвига и, все более осознавая себя общественным поприщем борьбы за человека, взяла на себя роль поистине героическую. «Одна, но – пламенная страсть» – неутолимая жажда свободы – стала ее пафосом, залогом, в конечном счете, ее непреходящей современности, ибо высокий, подчас беспощадный реализм русской литературы явился прежде всего воплощением ее идейной зрелости, а частности, сокровенной идеи дружбы и братства народов.

Не могу припомнить, когда впервые услышал имя Пушкина, но мне кажется, что Пушкин всегда был и всегда будет. Я не представляю себе культуру современного человечества без гения Пушкина...

Поэзия Пушкина – лучший пропагандист и глашатай русского языка. Кто полюбит Пушкина, тот не может не полюбить русский язык.

Возьмем краеугольный камень русского реализма – «Мертвые души». А что же – это ли не величественный мир символики, гиперболизма, фантасмагории. всеобъемлющий пожар поэтического воображения? Гоголь, чей реализм я назвал бы магическим, гипнотизирует читателя, понуждая его поверить в, казалось бы (да так и есть на самом деле), невероятное – в то, например, что «редкая птица долетит до середины Днепра» или в захватывающий дух сказочно-аллегорический образ «птицы-тройки»...

"Война и мир» – величайшая вершина в мире. К ней нужно готовиться всю жизнь, как к восхождению.

Способность к состраданию Достоевский возводит до наивысшего мерила человечности, как первейшего качества души, свойственного только Нота наргепз. И в сегодняшнем мире с его атомными бомбами, в мире. раздираемом расовыми проблемами и разгулом насилия, тревожный набат Достоевского гудит неумолчно, взывая к человечности, гуманизму. В этом, мне думается, суть его вселенского сострадания. И в этом, пожалуй, его вечность и всевозрастающая популярность.

В моем представлении Шевченко и Днепр – два родных брата, две могучие стихии – гениальный поэт и великая украинская река. И чем дальше с годами, тем больше раскрывалось перед мысленным взором величие Тараса Шевченко – художника огромного таланта, революционного глашатая свободы, и равенства людей, подлинного гуманиста и национального героя украинского народа.

Горький вошел в литературу с неугасимой думой о России, с ожиданием и жаждой коренных перемен в народных судьбах, с предчувствием революционной ломки в стране. И все. что было в России, со всеми ее взаимоисключающими противоречиями, с ее цепями и свободолюбивой мыслью, с ее униженностью и яростными порывами к новой жизни, с ее патриархальной смиренностью и неукротимым бунтарским духом – все это с болью, тревогой и надеждой он вобрал в свое большое сердце и исторгнул слово о России с такой эпической тлой. с таким знанием жизни народа, с такой верой в его революционное предназначение, что увиденное и сказанное им явило новую страницу русской литературы, новое открытие в развитии художественной мысли XX века.

Творческий опыт Горького, традиции Горького стали основополагающими принципами советской литературы и искусства...

Горький явился отцом дружбы культур советских народов.

Он – знамя нашего интернационального братства, идейного единства всех деятелей советской культуры.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.