Думать в одну сторону не значит думать одинаково. «Делай, как я» — подходит для фабрики или завода. В искусстве — «Как я — не делай». Мой Сократ из спектакля нашего театра говорит хорошую фразу: «У меня нет учеников, у меня есть беседующие с Сократом». Он понимает, что ученик и учитель — категории сложные, и уравнивает их в правах: беседующие...
Самая страшная опасность учительства — перестать слышать. Бубнишь, бубнишь, привыкаешь к своему голосу и уже слышишь только себя. Но и нужен только себе.
Мне нынешняя молодежь нравится. Особенно те, с кем трудно «заключать сделки». Они, правда, еще ничего не умеют, но уже все понимают. Их не обманешь. Я, например, перед выходом на сцену с удовольствием представляю их холодноватые, спокойные глаза — они заводят меня, разогревают во мне азарт, как перед поединком. И меня раздражают некоторые темпераментные высказывания в адрес молодежи. Я, конечно, понимаю иных работников нашей легкой промышленности: на беду им, молодые люди упорно не хотят носить одежду послевоенного образца. Но обвинять всегда проще, чем перестраиваться.
Молодежь хочет слушать «странную» музыку? Так ведь и Лев Лещенко казался когда-то «революционером», и во времена Моцарта были свои Поли Мориа.
Есть хорошее высказывание: «Нынешняя молодежь привыкла к роскоши. Они отличаются дурными манерами, презирают авторитеты, не уважают старших. Дети спорят с родителями, жадно глотают пищу и изводят своих учителей...» Сказал это две с половиной тысячи лет назад Сократ. Если нас раздражают некоторые увлечения и развлечения молодых, то, во-первых, не надо отчаиваться: исторически мы не одиноки. Во-вторых, давайте предложим им что-нибудь другое, но интересное им, а не нам. Мы же, запрещая, сами приучаем их подыгрывать и лгать. Зачем? Сегодня мне кажется, что во взаимоотношениях «отцов» и «детей» по отношению к «детям» важны три качества: первое — терпение, второе — терпение и третье — терпение...
А вообще я им сильно завидую, этим «детям». Когда вижу, как они целуются в метро, — я завидую их раскрепощенности. И это совсем не просто — завидовать. И приходит это не сразу. Сначала — раздражение и злость. Когда я слышал громкий молодой смех на улице или в автобусе, то раздражался, а теперь понимаю: сам я уже не умею так смеяться. Возможно, немощного человека всегда раздражает здоровье другого?..
Воспитывая своих детей, я прошел и через инквизицию, и через компромиссы. Сейчас придерживаюсь двух правил: подлинная любовь и подлинная свобода. Да, страшновато. И во мне еще просыпаются инстинкты: боюсь, не свалились бы в пропасть, не ушиблись бы. Но ведь если суждено свалиться — свалятся. Если живет в человеке желание упасть — никто не удержит. А удержишь, можешь сделать несчастным... Это жизнь, а она странная. Мы хотим из своих детей создать себе подобных. По-человечески я это понимаю, так безопаснее. Но кому удавалось прожить на перинах?.. Конечно, когда мой сын или дочь обратятся ко мне за помощью, я постараюсь им помочь, но смогу ли? И чем? Душеспасительной беседой за чашкой чая: «Ты знаешь, Стендаль говорил...» Нет, учить должна жизнь, сама жизнь.
Однажды я был свидетелем такого разговора. К моему другу пришел сын и сказал, что хочет пойти к приятелю на день рождения. «Ни в коем случае!» «Кто там будет?!» " «Никаких сборищ!» И я сказал моему другу: «Зачем ты заставляешь сына себя обманывать? В следующий раз он будет говорить, что идет на комсомольское собрание...» Конечно, легко рассуждать о чужих детях, как легко рассуждать о молодежи вообще, о молодежи всего мира... Только не надо упрекать меня в равнодушии. Я больше всего на свете не люблю равнодушие. Это страшное качество. Все наши беды изначально идут от равнодушия. Потому вперед выдвинулись настойчивость, необходимость, расчет. Быть может, так и должно? И все наши размышления, рассуждения, ахи и охи — пустое? Жизнь есть жизнь, ей нужны крепкие опоры, а мораль... Мой Нерон сравнивает мораль с резиной. Но что же мы тогда проживаем? Зачем?..
Правильно ли я живу? Правильно ли жил? Предложите мне сейчас прожить жизнь сначала. Выбрал бы я снова уже пройденный путь? Я часто задумываюсь над этими вопросами. Пытаюсь ответить на них самому себе и, честно говоря, не могу. Почему?..
Однажды я лежал в больнице, и со мной в палате был старик с плохим сердцем — уже не поднимался. Как-то к нам зашел врач и спрашивает старика: «Как вы себя чувствуете?» «Не знаю», — отвечает старик. «Как это не знаете?!» «Послушай, сынок, вот если я встану и пройду по коридору до окна, тогда я скажу тебе, как себя чувствую».
Так ли я жил? Наверное, есть вопросы, на которые нельзя ответить при жизни.
Я очень люблю обыденность. Мне не нравятся премьеры. Я получаю наслаждение от рядовых спектаклей. Идет 456-й «Трамвай «Желание», и я живу в нем, проверяю какие-то интонации, что-то расслабляю. В рядовом, обыденном спектакле у меня есть возможность прожить без лишних, дополнительных эмоций, которые мешают, которые «саматоха». Обыденность величава. И ощутил я это недавно. На съемках в Армении. Мы поднялись в горы, в высоту.
Тишина, небеса, и стоит монастырь...
Я не могу передать словами то мое состояние, но сыграть его попробую, во мне родилось нечто, и это нечто мне хочется сыграть.
У Рериха есть одна мудрая сказка: «Я верю в себя, и эта вера ведет меня вперед, и ничто не лежит на пути моем... Вижу я — не сочтут за врага меня люди и не оторвусь я от мира, ибо пою я, а песнь живет в мире, и мир живет песней, без песни не будет мира. Песня лишь часть меня, если поверю я в песню мою больше, чем в самого себя, тем разрушу я силу мою и не буду спокойно петь мои песни, и не будут слушать их люди, ибо тогда буду петь я для них, а не для себя. Все я делаю лишь для себя, а живу для людей... И я верю в себя и хочу смотреть на любовь. И как пою я лишь для себя, а песнью моею живлю всех — так пусть будет вовеки».
Мне 50 лет. Но, честное слово, я никогда не понимал значительности того, что делаю. И потом после каждой интересной работы или выступления в печати в потоке писем есть не только восторженные, но и отрезвляющие, а они помогают жить, не теряя критериев в самооценках.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.
Совершено преступление. Как жить дальше человеку, совершившему его?
Повесть
Клуб «Музыка с тобой»